![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
gertmanОльга Балла-Гертман
Женщина без означающего: (По)этика недоступности
http://origin.svobodanews.ru/content/blog/4747342.html
Ольга Кириллова. Серп холодной луны: Реконструкция моделей чувственности. – СПб.: Алетейя, 2010. – 176 с., ил. – (Тела мысли).
Рискну предположить, что "Серп холодной луны" - построение столь же теоретическое, сколь и художественное (заголовок - частью метафорический, частью философский – совершенно этот замысел отражает). В основе книги – прочтение характерных для позднего ХХ-го и раннего ХХI-го века типов (позднесоветской и западной) "чувственности" - то есть, способов организации чувств, порядка их проживания и интерпретации - сквозь персональную оптику, столь же понятийную, сколь и образную.
Понятийную часть этого оптического комплекса составил теоретический инструментарий структурного психоанализа Жака Лакана вкупе с элементами интеллектуального опыта Славоя Жижека. Образную – устойчивый костяк метафор-универсалий, заданных уже самим автором, на которые в каждой из глав натягивается ткань текста. Основных метафор – четыре: у каждого из выбранных автором для анализа сюжетов - свой холод, свой разрыв, своё место и свой текст.
Среди них ведущая, неизменно открывающая список ключевых характеристик каждого из сюжетов – холод. То есть – задающая дистанцию недоступность объекта влечения. В каждом из рассматриваемых здесь сюжетов у влекущего объекта – свой тип недоступности и, значит, свой тип создаваемых этой недоступностью ситуаций и задаваемых ею моделей поведения. Предлагаемый подход к предмету исследования автор, киевский культуролог, философ и писатель Ольга Кириллова называет "культурологией холода и нехватки". Задача культурологии этого рода, насколько можно себе представить – осмысление культурообразующих последствий неудовлетворяемого (может быть – принципиально неудовлетворимого) желания. И возможных структур этого желания, воплощённого, выговоренного средствами культуры.
Сюжетов-комплексов – принятых за архетипические для современной культуры – в книге, волею авторского выбора и авторского культурного опыта - двенадцать. Все они взяты из разных областей культуры: литература, кинематограф, миф… - что, видимо, призвано подчёркивать их универсальность. Это – взаимное и конфликтное влечение графини Дианы и её слуги Теодоро из пьесы Лопе де Вега "Собака на сене" (автора главным образом занимает её позднесоветская экранизация и, соответственно – проекция на этот сюжет позднесоветских смыслов); история влюблённости в мраморную статую героя повести Алексея Толстого "Граф Калиостро" и её "культовой", позднесоветской же экранизации "Формула любви"; отношения героев фильма "American Beauty" Лестера и Анджелы; история героини романа Джона Фаулза (и его экранизации) "Женщина французского лейтенанта"; несчастная любовь Сирано де Бержерака (и просвечивающие сквозь неё мифологемы Орфея и Озириса); расправа героини пьесы Дюрренматта "Визит старой дамы" (и позднесоветского фильма по ней) с некогда любимым человеком, бросившим её в молодости; судьба жён Синей Бороды; гибельное влечение Офелии к Гамлету… Дальше – неожиданное: история волшебной няни Мэри Поппинс и её воспитанников, британский культ королевы Виктории и очень родственный ему, оказывается, позднесоветский культ суровой и воинственной Родины-Матери. И даже - попытки Винни-Пуха и Пятачка изловить Слонопотама (отношения охотников с ним, как выясняется, в структурном отношении совершенно сопоставимы с любовными коллизиями героев знаменитых бардовских песен – "Заезжего музыканта" Окуджавы и "Циркачки" Щербакова: в каждом случае речь идёт о травме особого рода – "не от события, а от его «несбытия»").
Есть ещё тринадцатый сюжет – скорее, образ, поставленный к ним – и к книге в целом – как бы эпиграфом и призванный тем самым давать ключ к прочтению всего остального. Это - "Неизвестная" Крамского, архетип архетипов, растиражированный в репродукциях позднесоветского времени образец холодной, влекущей и загадочной недоступности – знаковое для этого времени воплощение той самой ключевой метафоры "холода". Её необъяснимо-надменный, гипнотизирующий зрителей взгляд с картины сверху вниз "кладет, - как писал культуролог Александр Люсый, - начало внедрению в визуальную культуру текстуального феминоцентризма культуры декаданса с ее культом femme fatale".
"«Неизвестная», - поясняет автор, - значит: неозначенная женщина, женщина без означающего. Женщина, утратившая означаемое и сама ставшая чистым знаком", а вследствие того и – "знаком целой культурной традиции". "Женщина без означающего", ускользающая от любых окончательных толкований, - персонаж, который в разных обличиях и разных ситуациях возникает на страницах книги, важна и действенна тем, что провоцирует и притягивает к себе самые разные "означивания". Так создаётся и психологическая, и культурная динамика: влекущая недоступность как источник культурного напряжения формирует и этику, и поэтику. Кириллова выстраивает такую этику (преодолеваемой, но до конца никогда не преодолимой) недоступности, которая одновременно оборачивается и её поэтикой.
Стоит сказать, что автор понимает "чувственность" очень расширенно – включая в неё не только то неминуемое, что касается взаимоотношений между представителями разных полов, но и, кажется, всё, относящееся к восприятию реальности вообще. Доказательство этому - хотя бы то, что к архетипичным в книге причтены и такие сюжеты, которые не связаны с любовью между мужчиной и женщиной, но зато имеют прямое отношение к утрате, нехватке и тоске: история Мэри Поппинс, воображаемый Слонопотам, на которого безуспешно охотятся Пух с Пятачком, и воплотившиеся в многочисленных – тщащихся восполнить коренную нехватку - скульптурных памятниках фигуры Великих Матерей: королевы Виктории и Родины-Матери.
Всё это, однако, ни в коей мере не значит, что предложенный Кирилловой список архетипов - исчерпывающий или закрытый. По крайней мере, ничто в тексте на это не указывает. Скорее всего, список может расширяться в любую сторону: по мере того, как будут обнаруживаться или складываться новые архетипы чувственности, новые способы проживания жизнеобразующей, культурообразующей, человекообразующей - нехватки. То, что здесь продемонстрировано – не каталог архетипов, но, скорее, интеллектуальная техника, с помощью которой предлагается их понимать. Было бы любопытно пронаблюдать, как эта техника будет работать на разных материалах.
Женщина без означающего: (По)этика недоступности
http://origin.svobodanews.ru/content/blog/4747342.html
Ольга Кириллова. Серп холодной луны: Реконструкция моделей чувственности. – СПб.: Алетейя, 2010. – 176 с., ил. – (Тела мысли).
Рискну предположить, что "Серп холодной луны" - построение столь же теоретическое, сколь и художественное (заголовок - частью метафорический, частью философский – совершенно этот замысел отражает). В основе книги – прочтение характерных для позднего ХХ-го и раннего ХХI-го века типов (позднесоветской и западной) "чувственности" - то есть, способов организации чувств, порядка их проживания и интерпретации - сквозь персональную оптику, столь же понятийную, сколь и образную.
Понятийную часть этого оптического комплекса составил теоретический инструментарий структурного психоанализа Жака Лакана вкупе с элементами интеллектуального опыта Славоя Жижека. Образную – устойчивый костяк метафор-универсалий, заданных уже самим автором, на которые в каждой из глав натягивается ткань текста. Основных метафор – четыре: у каждого из выбранных автором для анализа сюжетов - свой холод, свой разрыв, своё место и свой текст.
Среди них ведущая, неизменно открывающая список ключевых характеристик каждого из сюжетов – холод. То есть – задающая дистанцию недоступность объекта влечения. В каждом из рассматриваемых здесь сюжетов у влекущего объекта – свой тип недоступности и, значит, свой тип создаваемых этой недоступностью ситуаций и задаваемых ею моделей поведения. Предлагаемый подход к предмету исследования автор, киевский культуролог, философ и писатель Ольга Кириллова называет "культурологией холода и нехватки". Задача культурологии этого рода, насколько можно себе представить – осмысление культурообразующих последствий неудовлетворяемого (может быть – принципиально неудовлетворимого) желания. И возможных структур этого желания, воплощённого, выговоренного средствами культуры.
Сюжетов-комплексов – принятых за архетипические для современной культуры – в книге, волею авторского выбора и авторского культурного опыта - двенадцать. Все они взяты из разных областей культуры: литература, кинематограф, миф… - что, видимо, призвано подчёркивать их универсальность. Это – взаимное и конфликтное влечение графини Дианы и её слуги Теодоро из пьесы Лопе де Вега "Собака на сене" (автора главным образом занимает её позднесоветская экранизация и, соответственно – проекция на этот сюжет позднесоветских смыслов); история влюблённости в мраморную статую героя повести Алексея Толстого "Граф Калиостро" и её "культовой", позднесоветской же экранизации "Формула любви"; отношения героев фильма "American Beauty" Лестера и Анджелы; история героини романа Джона Фаулза (и его экранизации) "Женщина французского лейтенанта"; несчастная любовь Сирано де Бержерака (и просвечивающие сквозь неё мифологемы Орфея и Озириса); расправа героини пьесы Дюрренматта "Визит старой дамы" (и позднесоветского фильма по ней) с некогда любимым человеком, бросившим её в молодости; судьба жён Синей Бороды; гибельное влечение Офелии к Гамлету… Дальше – неожиданное: история волшебной няни Мэри Поппинс и её воспитанников, британский культ королевы Виктории и очень родственный ему, оказывается, позднесоветский культ суровой и воинственной Родины-Матери. И даже - попытки Винни-Пуха и Пятачка изловить Слонопотама (отношения охотников с ним, как выясняется, в структурном отношении совершенно сопоставимы с любовными коллизиями героев знаменитых бардовских песен – "Заезжего музыканта" Окуджавы и "Циркачки" Щербакова: в каждом случае речь идёт о травме особого рода – "не от события, а от его «несбытия»").
Есть ещё тринадцатый сюжет – скорее, образ, поставленный к ним – и к книге в целом – как бы эпиграфом и призванный тем самым давать ключ к прочтению всего остального. Это - "Неизвестная" Крамского, архетип архетипов, растиражированный в репродукциях позднесоветского времени образец холодной, влекущей и загадочной недоступности – знаковое для этого времени воплощение той самой ключевой метафоры "холода". Её необъяснимо-надменный, гипнотизирующий зрителей взгляд с картины сверху вниз "кладет, - как писал культуролог Александр Люсый, - начало внедрению в визуальную культуру текстуального феминоцентризма культуры декаданса с ее культом femme fatale".
"«Неизвестная», - поясняет автор, - значит: неозначенная женщина, женщина без означающего. Женщина, утратившая означаемое и сама ставшая чистым знаком", а вследствие того и – "знаком целой культурной традиции". "Женщина без означающего", ускользающая от любых окончательных толкований, - персонаж, который в разных обличиях и разных ситуациях возникает на страницах книги, важна и действенна тем, что провоцирует и притягивает к себе самые разные "означивания". Так создаётся и психологическая, и культурная динамика: влекущая недоступность как источник культурного напряжения формирует и этику, и поэтику. Кириллова выстраивает такую этику (преодолеваемой, но до конца никогда не преодолимой) недоступности, которая одновременно оборачивается и её поэтикой.
Стоит сказать, что автор понимает "чувственность" очень расширенно – включая в неё не только то неминуемое, что касается взаимоотношений между представителями разных полов, но и, кажется, всё, относящееся к восприятию реальности вообще. Доказательство этому - хотя бы то, что к архетипичным в книге причтены и такие сюжеты, которые не связаны с любовью между мужчиной и женщиной, но зато имеют прямое отношение к утрате, нехватке и тоске: история Мэри Поппинс, воображаемый Слонопотам, на которого безуспешно охотятся Пух с Пятачком, и воплотившиеся в многочисленных – тщащихся восполнить коренную нехватку - скульптурных памятниках фигуры Великих Матерей: королевы Виктории и Родины-Матери.
Всё это, однако, ни в коей мере не значит, что предложенный Кирилловой список архетипов - исчерпывающий или закрытый. По крайней мере, ничто в тексте на это не указывает. Скорее всего, список может расширяться в любую сторону: по мере того, как будут обнаруживаться или складываться новые архетипы чувственности, новые способы проживания жизнеобразующей, культурообразующей, человекообразующей - нехватки. То, что здесь продемонстрировано – не каталог архетипов, но, скорее, интеллектуальная техника, с помощью которой предлагается их понимать. Было бы любопытно пронаблюдать, как эта техника будет работать на разных материалах.
