Бессмысленность невозможна
Mar. 1st, 2007 07:36 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
gertmanОльга Гертман
Бессмысленность невозможна
Языки несловесного – от Домостроя до человека-собаки
http://exlibris.ng.ru/koncep/2007-03-01/9_medic.html
Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика. Сборник статей. – М.: Новое издательство, 2006, 304 с.
Если говорить совсем точно, речь здесь идет не о литературе и не о медицине. Скорее об их глубоком родстве – о том, как они друг с другом взаимодействуют. Главное – что и как, посредством их всепроникающей власти, делает с человеком культура: как она его направляет, дисциплинирует, формирует и подчиняет. И чем он ей на это отвечает – тоже, между прочим, на языках, созданных культурой. Даже когда говорит языком самого тела: оказывается, культурой продиктован и он.
Такие вопросы обсуждались на международной конференции «Медицина и русская литература: эстетика, этика, тело» в университете Констанца (Германия) в 2003 году и объединившей российских и германских ученых.
Время, которое рассматривается, – от XVI столетия до наших дней. Материал, как заявлено, – русская словесность всех жанров. Однако в широко понятую орбиту «словесности» вовлекается и «Домострой» (Юрий Мурашов находит основания рассматривать его в одной плоскости с «Повестью о настоящем человеке» Полевого), и не публиковавшиеся до сих пор следственные дела XVIII века о чудесных исцелениях (Елена Смилянская), и даже не слишком словесное (и не очень медицинское) вживание художника Олега Кулика в образ собаки (Гезине Древс-Силла). Это наводит на мысль, что обсуждаются здесь, по сути, не столько литература и медицина, сколько культура как система условностей и принятые в ней способы обращения с телом. Литература и медицина взяты как характерные, «предельные» случаи того и другого.
Объединяет врачебное искусство и словесность – уверены все участники сборника – речь, язык. Медицинский дискурс насквозь «олитературен». «Конструирование и трансформация социальной «роли больного» в обществе немыслимо без «деятельного участия литературы». Именно она пестует и укореняет в умах «социальные представления» о медицине, выражающиеся в «апологиях определенных способов врачевания, в создании устойчивых образов врачей и сценариев взаимоотношений доктора и пациента», в поддержании «предубеждений и мифов», связанных с работой врачей. Не говоря о том, что «литература знает множество сюжетов, взятых из сферы медицины».
«Ощущение человеком тех или иных страданий, – пишут составители, – опосредовано культурно и идеологически». Не только страданий – вообще всего, что переживается телом – казалось бы, дословесным, бессмысленным. Для тела, живущего в культуре, бессловесность и бессмысленность невозможны.
Бессмысленность невозможна
Языки несловесного – от Домостроя до человека-собаки
http://exlibris.ng.ru/koncep/2007-03-01/9_medic.html
Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика. Сборник статей. – М.: Новое издательство, 2006, 304 с.
Если говорить совсем точно, речь здесь идет не о литературе и не о медицине. Скорее об их глубоком родстве – о том, как они друг с другом взаимодействуют. Главное – что и как, посредством их всепроникающей власти, делает с человеком культура: как она его направляет, дисциплинирует, формирует и подчиняет. И чем он ей на это отвечает – тоже, между прочим, на языках, созданных культурой. Даже когда говорит языком самого тела: оказывается, культурой продиктован и он.
Такие вопросы обсуждались на международной конференции «Медицина и русская литература: эстетика, этика, тело» в университете Констанца (Германия) в 2003 году и объединившей российских и германских ученых.
Время, которое рассматривается, – от XVI столетия до наших дней. Материал, как заявлено, – русская словесность всех жанров. Однако в широко понятую орбиту «словесности» вовлекается и «Домострой» (Юрий Мурашов находит основания рассматривать его в одной плоскости с «Повестью о настоящем человеке» Полевого), и не публиковавшиеся до сих пор следственные дела XVIII века о чудесных исцелениях (Елена Смилянская), и даже не слишком словесное (и не очень медицинское) вживание художника Олега Кулика в образ собаки (Гезине Древс-Силла). Это наводит на мысль, что обсуждаются здесь, по сути, не столько литература и медицина, сколько культура как система условностей и принятые в ней способы обращения с телом. Литература и медицина взяты как характерные, «предельные» случаи того и другого.
Объединяет врачебное искусство и словесность – уверены все участники сборника – речь, язык. Медицинский дискурс насквозь «олитературен». «Конструирование и трансформация социальной «роли больного» в обществе немыслимо без «деятельного участия литературы». Именно она пестует и укореняет в умах «социальные представления» о медицине, выражающиеся в «апологиях определенных способов врачевания, в создании устойчивых образов врачей и сценариев взаимоотношений доктора и пациента», в поддержании «предубеждений и мифов», связанных с работой врачей. Не говоря о том, что «литература знает множество сюжетов, взятых из сферы медицины».
«Ощущение человеком тех или иных страданий, – пишут составители, – опосредовано культурно и идеологически». Не только страданий – вообще всего, что переживается телом – казалось бы, дословесным, бессмысленным. Для тела, живущего в культуре, бессловесность и бессмысленность невозможны.
