gertman: (lenivec)
[personal profile] gertman
Уроки небытия

Ольга Балла

РабКор.ру. - 31.12.2009 | 09:50 = http://www.rabkor.ru/authored/4595.html

У января металлический привкус беды.

Это он – самый горький из месяцев года, а вовсе не ноябрь, за которым обещается все-таки сладкий, густой и плотный декабрь с рождественско-новогодними золотистыми радостями – пусть самообманными, какая разница, главное, что радостями. Январь – месяц пустынный, жесткий: он, покинутый праздниками – месяц прощания, утраты, опустошения. Месяц пронизывающих сквозняков большого, необжитого, не заставленного событиями, голого и гулкого от пустоты года. Он ошпаривает нас крутым кипятком холода, чтобы лишнее слезло. Так, что и необходимое иной раз слезает.

Январь – самый, до беспощадности, честный из месяцев.

Он представляется огромным залом с неоштукатуренными цементными стенами, с пасмурным холодным светом из незастекленных окон. Он – вроде бы Дом, но такой, который всем своим существом – Бездомье.

В январе все мы сироты: нас покинул Большой Старый Год, с которым мы сроднились и срослись до мелочей, который мы разгородили на множество дней и надышали их своим теплом. Новый год – это же, в сущности, катастрофа: все перегородки рухнули. Теперь все – заново. И еще неизвестно, как удастся.

О, это ежегодное упражнение в пластичности, регулярное испытание небытием.

А ведь как хорошо все начиналось!

Бегали по магазинам, закупали подарки, стараясь угадать, кому что понравится. Резали салаты, запекали мясо. Украшали елку (ту самую, бедную, которую самое большее через месяц, мертвую и темную, поволочем на помойку). И главное, самое смешное, самое дикое – опять, опять ждали волшебства, чудесного преображения мира и нас самих, которое обязательно случится в новогоднюю ночь. Разве не это обещала нам всеми блестками, всей сияющей мишурой, шариками и еловыми веточками, свечками и звездочками вся громадная индустрия новогодних обещаний, наращивания новогоднего настроения, даже – новогоднего зуда, заполнившая витрины магазинов, телевидение, радио, интернет, все что угодно? Разве не нам снова, по-детски, хотелось этому поверить?

А потом пробили куранты двенадцать раз – и… все. И ничего.

И ничего не изменилось – осталось и мясо, и салаты, и елка с лампочками, да только нет больше того напряженного, до предела взвинченного ожидания, которое еще минуту назад придавало всему этому смысл. Ночь наливается тяжестью, усталостью, пустотой. Посидим еще немного да спать пойдем.

И так – каждый год, Боже мой.

Всей этой первоянварской горечи, пожалуй, и не было бы, не разгороди человек времени на три вида ячеек: будни, выходные и совсем особенные дни – праздники. Если в первые из них «положено» работать, во вторые – отдыхать, то в третьи нечто уж вовсе немыслимое: не просто отдыхать, но еще и обязательно радоваться и хуже того – веселиться. Даже если тебе невесело, хм, хм. (Да как же так – в праздник не радоваться? Это же будет означать, что праздник не удался!)

И вот чего точно нельзя сказать, так это того, что такое деление надумано, что оно – всего лишь условность. Дело в том, что деление на «будни» и «праздники» – совершенно независимо от того, какие содержания связывались с этим последним – знали решительно все человеческие общества всех эпох.

Более того, есть веские основания подозревать, что праздник – старше человека. Предпосылки древнейшего праздника исследователи усматривают даже в некоторых массовых ритуалах обезьяньих сообществ. Его не «вводили», не придумывали: он был всегда.

А что же тогда такое – праздник, если его в некоторых предварительных формах знали даже обезьяны, уж наверняка не озабоченные никакими смыслами?

Если совсем коротко, то праздник – особое, отличное от «обыкновенного» состояние, которое достигается ритуальными – то есть выстроенными по правилам – действиями. Это особая форма распределения напряжения: его концентрации и разрядки.

Один признак праздника, общий всем временам и народам, мы, кажется, все-таки можем выделить. Это – ограничения или даже жесткие запреты, которые накладывались на обычные, «будничные» виды деятельности. Прежде всего на работу.

Это такой день, который надо было оставлять пустым: об этой стороне праздника проговаривается его русское название, восходящее к славянскому корню празднъ – незанятый, пустой. А о другой стороне, в русском слове не отраженной (но в русских интуициях тоже благополучно присутствующей), расскажут нам корни слов из других языков, вот хотя бы английского: holyday – священный день. Совершенно такое же выражение было и в нашем языке: божьи дни.

Люди традиционных обществ освобождали такие дни не только, да по существу и не столько для того, чтобы «отдыхать», – не говоря уж о том, что праздники прежних времен требовали иной раз куда больше усилий и напряжения и куда больше были регламентированы, чем так называемая обычная жизнь. Они освобождали это пространство для того, чтобы в него вошло нечто очень важное, что в повседневную жизнь с ее суетой и заботами обычно не входит или едва просачивается. Это можно назвать Священным: той силой – или теми силами – которая лежит в основе мира.

То, что в праздник «надо» (или «можно») радоваться – именно поэтому совсем не принадлежит к числу его главных, образующих признаков. Вспомним иудейский Йом-Кипур, по статусу – несомненный праздник, по настроению – серьезнее некуда, более того: это время горького покаяния и экзистенциального страха. Вспомним и христианское Благовещение, когда – исторически совсем еще недавно! – православным в России, на Украине, в Белоруссии запрещалась не только работа как таковая, но и любые формы досуга и веселья, которые мы сегодня, не сомневаясь, назвали бы «праздничными»: и гуляния, и хождение в гости, и громкое пение, и веселье... Благовещения – совершенно вопреки его христианским смыслам – попросту боялись. «В этот день, – говорили на русском Севере, – овец не стригут, первый день на работу не выходят, коров не выпускают…» «Он [праздник] такой, – вторили русским северянам их украинские братья по вере, – что может наказать; на него нельзя работать». Вообще, чем меньше дел затевать в Благовещение, тем лучше – даже общаться друг с другом поменьше: оно считалось днем несчастий и ссор.

А все почему? Чем значимее праздник, тем ближе присутствие сил, намного превосходящих человека и, как тот ни старайся, в конечном счете, не подвластных его пониманию и контролю. Кто знает, как они себя поведут?

Вот даже и теперь на христианскую Пасху нет-нет, да и дрогнет даже не слишком верующее сердце: а вдруг благодатный огонь на сей раз возьмет, да и не сойдет? И что тогда будет? Конец мира?

Да что Пасха, которая все-таки отсылает к Священному! Даже Новый год, когда всего-то меняется календарь и никто уже не думает ни о каком священном и который в исторических масштабах не так уж давно празднуется в знакомых нам формах, оброс просто немыслимым количеством суеверий и, скажем попросту, страхов. Кому не знакомы старые добрые представления о том, что «как встретишь Новый год, так его и проведешь»? Кому неведомо связанное с этим множество предписаний, которые люди искренне стараются выполнять, как будто и впрямь верят, что они действенны? «От этой ночи, – читаем мы, наугад раскрывши сайт со сценариями новогодних праздников, – если верить приметам, зависит то, как пройдет весь предстоящий год (! – О.Б.): в веселье или скуке, в богатстве или бедности, в обществе близких и любимых людей или в одиночестве». Сделаешь что-нибудь не так (хоть салат «оливье» не поставишь на стол, елку не нарядишь или, не приведи Господи, не успеешь загадать желание до последнего удара курантов) – ведь нарушишь же порядок бытия! По меньшей мере – своего собственного. Но как знать: может быть, и самого мироздания. Поэтому лучше уж сценарий составить да и придерживаться его. Это защищает.

Человек изобрел праздник или праздник изобрел человека? Скорее всего, они вместе потрудились друг над другом.

Ужас перед хаосом, раскрывающимся в разрыве времен, человек во все времена преодолевал весельем – тем самым, которое теперь кажется нам самой существенной чертой праздника. Он дерзил враждебным разрушительным силам, бросал им вызов. Мы, веселясь за своими новогодними столами и не думая ни о каком хаосе, делаем точно то же самое: недаром нам так неуютно, когда мы почему-либо этого не делаем.

И еще одно, важное: в празднике нельзя оставаться. Его смысл еще и в том, что он непременно должен закончиться.

Кстати говоря, в архаических обществах – очень многое знавших о власти праздника над человеком – существовали (и по сей день существуют) специальные ритуалы вывода человека из праздника.

Так, пишет армянский исследователь праздничной культуры Левон Абрамян, у австралийских аборигенов во многих обрядах, составляющих большие праздничные циклы – есть особая символическая концовка. У племени варрамунгов в Центральной Австралии конец церемонии в честь мифического змея Воллунква знаменуется тем, что с головы исполнителей ритуала резко сбивают ритуальные головные уборы, которые символизирут змея. Люди выбиваются из праздника – возвращаются из особого состояния в повседневность.

Но что делать теперь нам – не встроенным, по существу, ни в одну из традиций? Я имею в виду – действительно Больших, Серьезных Традиций, искренне принимающих себя за структуры самого мироздания? Что делать нам, не умеющим верить ни во что, кроме золотой предновогодней мишуры?

А у нас – собственные задачи. По всей вероятности, не знакомые людям традиционных обществ, но от того не менее настоящие и насущные.

Да, Новый год, некогда сакральный праздник обновления структур изветшавшего мироздания, едва ли не творения мира заново, страшный демиургический праздник, в щели которого заглядывали силы первородного хаоса, стал просто праздником смены календаря. Но он потому и освобождает нас, что не привязывает себя ни к каким сакральным значениям. Это ведь только Сакральное требует напряжения, внимания, ответственности, внутренней дисциплины – хотя бы и праздничной. А легкий пустяк – смена циферки в номере года – не требует от человека ничего. Можно освобождаться от условностей – эта условность для того и задумана. Можно валять дурака, заниматься ерундой, смотреть телевизор с утра до ночи. А что: для человеческой полноты необходимо и это.

Да и сам год, уходя, освобождает нас от себя. Собственно, все утраченное – чем бы оно ни было – именно это и делает: учит нас свободе. Просто дает нам ее, не спрашивая – готовы ли, хотим ли (еще чего: хотим, не хотим! – разве свобода – не обязанность человека?), бросает нас в нее, как щенят – грех не научиться плавать, когда есть такая возможность!

Чудо ведь, кстати, тоже свободно: оно случается, когда захочет. Люди ему расставляют силки в виде праздника и соблюдения всяческих правил, а оно – все равно когда захочет: да где же эдакое видано, чтобы чудо – по правилам?!

Не лучше ли оставаться открытыми ему? А Новый год нам всего лишь об этом напоминает.

Чудо требует некоторой беззащитности. Даже, пожалуй, очень большой. (Это прекрасно чувствовали люди традиционных культур, соблюдавшие жесткий запрет на работу и будничные усилия в праздники, сознательно оставлявшие праздничное время пустым – освобождая его для чуда.) Еще и поэтому надо отступать иногда от защищающих условностей. Потому-то праздник так, в глубине своей, и страшен. Потому-то и хочется так иной раз ему противиться.

Да, от условностей если того же Нового года (заведомо условных и фиктивных, часто смешных и наивных) с его елками, блестками, мишурой и верой в «исполнение желаний» иной раз очень хочется избавиться. Но убери их – и человек окажется лицом к лицу с пустотой. Ритуалы ведь (у нас, людей посттрадиционных культур) всегда фиктивны и условны, но они нужны – именно в этом своем качестве – для того, чтобы с их помощью, как с помощью оптического устройства, разглядеть нечто Большое, на Котором наш глаз без них не фокусируется. Главное – не отождествлять стрелку-указатель с той целью, на которую она указывает. Какая разница, из чего сделана стрелка? Главное, что без нее нам не найти дорогу.

Не в том ли и прелесть праздника Нового года, не в том ли и смысл его, что он привязан к такому заведомо условному пустяку, как смена календаря? – чтобы ясно было, что дело здесь не в поводе. Смысл его – в радости без причины. Свободной от всего, даже от памяти о сакральных корнях, еще хранимой в себе Рождеством, у которого Новый год наперенимал провоцирующей радость символики. Сакральные корни, пусть почти совсем уже забытые, все-таки как-то поддерживают. А тут – радость чистая и упрямая, вопреки прозрачнейшей очевидности того, что в следующем году неминуемо будут труды, неудачи и разочарования, и с великой вероятностью хоть что-нибудь из того, что сейчас с нами, будет у нас отнято. Все прекрасно это знают – и, тем не менее, радость смеется в лицо этому знанию и утверждает себя как самостоятельная, самоценная и самовластная сила. «Мужество быть» в чистом виде.

А еще праздник, окончившись, учит великодушию – неотделимому от силы и свободы.

Не лучше ли, в самом деле, не тираня новонаступивший год ожиданиями, просто впустить его и позволить ему быть таким, каким ему хочется и свойственно? Если чему и учит нас ежегодный обрыв ожиданий, чернота и растерянность раннего января, то не терпеливому ли доверию к бытию? Не всегда принимающему – тут есть что не принимать, – но во всяком случае позволяющему бытию раскрыться.

Год в своем начале лежит белый-белый – пугающе-чистый лист плотной бумаги. Начало года, совпадая с концом праздника, располагает к молчанию и умолчанию, тишине и пустоте (пустота – такая странная штука, в которой имеет обыкновение проступать полнота, не стесненная заданностями). Пусть оно будет пробелом: молчаливым вступлением к году.

Посмотрим, что за письмена проступят на этой чистой бумаге – прежде чем мы покроем ее собственными торопливыми каракулями.

А чудеса все-таки будут. По крайней мере, по двум неустранимым причинам: по неисследимости причин и корней происходящего с нами – и потому, что мы обречены меняться. В том числе, разумеется, непредсказуемо.

Ну да, вряд ли они случатся с нами новогодней ночью. Но и слава Богу – в одну ночь всем чудесам все равно не уместиться. Пусть у них будет пространство развернуться. Размером во всю жизнь, например.

А еще здорово, что на самом деле ничто никуда не уходит и нет никакого перехода, никакого перерыва времен. Самое счастливое в первоянварской черноте – обнаруживать вокруг себя все ту же, большую и золотистую, неотменимую жизнь. Это важнее праздника ожидания, который люди зачем-то устраивают себе каждое 31 декабря. Это – праздник возвращения.
This account has disabled anonymous posting.
If you don't have an account you can create one now.
HTML doesn't work in the subject.
More info about formatting

April 2013

S M T W T F S
 12345 6
7891011 1213
14151617181920
21222324252627
282930    

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jun. 9th, 2025 07:51 pm
Powered by Dreamwidth Studios