![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
gertmanВ культуре свободных мест нет
Знание-Сила. - № 5. - 2010. = http://www.znanie-sila.su/?issue=projects/issue_16.html
Александра Левинтова – кстати, давнего автора нашего журнала - даже не знаешь, как и представить. То есть в первую очередь он, конечно, географ: закончил географический факультет МГУ, кандидат географических наук. Но это само по себе очень мало о нём говорит: Левинтов – личность энциклопедическая, даже в своём роде стереоскопическая. Он умудряется сочетать не просто разные деятельности, но и – при несомненном и узнаваемом сохранении индивидуального стиля – разные типы интеллектуальной работы и быть одновременно учёным, философом, методологом, публицистом, преподавателем, бизнес-консультантом, путешественником, историком советской бытовой культуры (ей посвящены двенадцать лишь частично изданных книг «Небольшой Советской Энциклопедии»), гурманом (отдельная культурная роль), писателем, поэтом…
Если перечислять формальные профессиональные координаты Левинтова, можно назвать, например, такие: руководитель Лаборатории региональных исследований и муниципальных программ; редактор тома «Ойкумена» международной энциклопедии «Магистериум». С 1983 года участвует в методологическом движении, восходящем к Г.П. Щедровицкому, был там организатором множества мероприятий, самыми значительными из которых многие считают серию игр на классическое предпринимательство и социально-экологический мониторинг Горного Алтая. В качестве визит-профессора приглашался Школой Культурной Политики, Академией Бизнеса и Банкинга, ныне Академией управления (Тольятти), Калининградской Высшей Школой Управления, Крымским гуманитарным колледжем, Тольяттинским госуниверситетом… Это наверняка ещё не всё.
Девять лет жил в США, обживал другую культуру и новые для себя виды деятельности. Вернулся.
Левинтов – автор примерно трехсот научных публикаций и более шестисот - публицистических и художественных (среди них - около двадцати книг), вышедших в СССР, России, на Украине, в Чехии, Польше, Франции, Латвии, Германии, Англии, США, Канаде. Неизданного – гораздо больше.
Самый банальный вопрос – когда он всё это успевает (забегая вперёд, скажу. что на этот вопрос ответа мы так и не получили. Думается, в те же двадцать четыре ежесуточных часа, что и мы с вами). Самый интересный – в какую цельность всё это складывается.
Словом, мы решили, что Александр Евгеньевич – не просто «знание-сильский» человек, но и настоящий герой нашей рубрики, специально предназначенной для рассказов о ярких и нетипичных участниках культурного процесса. И послали к нему нашего корреспондента, чтобы выяснить, как ему видится собственное МЕСТО В КУЛЬТУРЕ.
- Александр Евгеньевич, давайте сначала займёмся смысловым ядром присущего вам интеллектуального многообразия. Какова ваша специальность в географии?
- Сначала - о жанре нашей беседы. Если честно – в культуре свободных мест нет. Место надо создавать самому – и я не уверен, что создал своё, что смог сказать что-то, никого не повторяя. И менее всего надо стремиться занять какое-то место: работать надо. Тут всего четыре простых правила:
- возникла идея, задание, заказ – выполняй сразу, не откладывая;
- чем больше разных работ одновременно, тем лучше: ощущение проектного банкротства – самое продуктивное;
- не считай никакую работу завершенной и совершенной – текст любит, чтобы его приглаживали и причёсывали 10, 20, 30 лет;
- мысль, не порождающая другую мысль, – плохая мысль, не дорожи ею.
Я закончил кафедру экономгеографии СССР и долгие годы специализировался на транспортно-экономических связях. Это увело меня из географии в СоюзморНИИпроект, где я долго занимался морской торговлей. А потом случился интересный эпизод. Где-то в середине 80-х я публично заявил: какой смысл обсуждать перспективы развития морского транспорта, внешней торговли СССР и самого СССР до 2010 года, если дни этого образования сочтены?
Спасло меня то, что мой начальник шепнул своему начальнику: он, мол, сумасшедший, не обращайте внимания – и покрутил пальцем у виска. Но сам я, заявив такое и внутренне убедившись, что всё это должно скоро-скоро кончиться, - был 1984-1985 год, - понял, что надо резко менять свои географические интересы.
Первую работу я сделал по заказу Усть-Дунайского порта в городе Вилково: «Региональная рекреационно-хозяйственная программа дельты Дуная и участие в ней Усть-Дунайского порта». Собрал команду, провели исследования, потом была очень интересная проектная часть…
Тематика, конечно, для СоюзморНИИпроекта чудовищная. Самое ужасное было в том, что – почему и произошёл разрыв, - все заработанные деньги, по тогдашним правилам, ушли в СоюзморНИИпроект. После моих долгих настойчивых требований выплатить нам заработанное – нам его выплатили, но уменьшили на выплаченную сумму наши зарплаты! Таков был тогда порядок.
Это была эпоха, когда надо было иметь мужество быть честным. Она отличается от современной эпохи тем, что теперь мужества уже недостаточно. Мой единственный вклад в методологию заключается во внедрении принципа «искренности на грани откровенности» – сегодня искренность граничит с подвигом.
С тех пор я занимаюсь в географии, во-первых, теорией - и это, пожалуй, главное; во-вторых, урбанистикой и регионалистикой. Кроме того, меня очень интересует тематика, связанная с рекреацией, - то, что я называю ре-мирами: рекреация, релаксация, ремиссия… И в связи с этим – туризм, как одна из форм рекреации.
Последнее использование меня как географа в транспортной тематике –экспертиза Байкало-Амурской магистрали. Это была знаменитая эпопея, - ещё в советское время, в 1987-м: я совершил экспедицию по всему БАМу, - стал одним из немногих, кто прошёл весь БАМ. Потом была очень мощная экспертиза: 50 министерств и Госплан СССР, а против них кучка жалких неформальных экспертов.
Была долгосрочная программа развития зоны БАМа до 2000 или до 2010 года. К тому времени на это уже было потрачено 25 миллиардов рублей, и предполагалось влить ещё столько же. Абсолютно бессмысленная затея, - весь БАМ, от начала до конца…
- И вы дали жёсткое заключение?
- Не то слово - «жёсткое».
Сладкие слюни лжи – или горькая правда в глаза. Тогда схлестнулись не мнения, а идеологии и мировоззрения.
Это была настоящая битва. И мы выиграли её – люди поверили нам и поняли, как и в чём их обманули, по жизни обманули. Статья, которую я потом опубликовал – и которую мы смягчали, как могли, - называлась «Дорога куда?» За эту статью железнодорожные войска чуть не отправили меня в тюрьму. Но я считаю, что это была первая победа свободной науки.
- Какие вопросы вас привлекают в теоретической географии?
- Благодаря дружбе с Борисом Родоманом, географом №1 в нашей стране, я понял: научная честность зиждется на теоретическом фундаменте.
Сейчас мне интересны все теории размещения, которые были в географии – а это весь XIX и весь XX век, этим занимались выдающиеся теоретики, в том числе и наш Николай Николаевич Колосовский, и Август Лёш, и Тюнен, и Хеггерстранд, и Кристаллер, и Альфред Вебер. Все они исходили из одного фундаментального допущения: человеческая деятельность строится на принципах экономического рационализма; есть экономическая рациональность, которая и позволяет выявлять экономические закономерности размещения – хозяйства, людей, промышленности и всего прочего. Пройдя свой жизненный путь практически до конца, я понял, что реальная практика человечества опровергает все эти теории, – хотя они 200 лет уже существуют. Экономические соображения – последние, которые приходят в голову человеку при размещении чего бы то ни было на этой планете.
- Что же тогда им движет?
Этих факторов довольно много, но рациональных среди них практически нет. Или очень мало.
- Назовите некоторые иррациональные?
- Рациональное противостоит иррациональному, но вмещается в разумное.
Яркий пример – Акинфий Демидов. Человек поплыл строить города и заводы по Уралу. Он плыл на лодьях, у него были специалисты-рудознатцы, но сначала он смотрел, где место покрасивее. То есть, грубо говоря, сначала он находил красивое место, а потом посылал рудознатцев узнать, есть ли там руда. Ну, лес виден и так, вода видна и так, - а главным был чисто эстетический критерий.
Он построил больше 20-ти городов на Урале – Златоуст, Нижний Тагил, Миасс, Челяба… и ещё на Алтае – и все его города и заводы до сих пор живы. Вообще, я бы давно перевёл все эти заводы из Минпромторга в Министерство культуры, поскольку они имеют только историческое, музейное, культурное значение! Старые производства – это культурные памятники, и они должны быть на балансе у Министерства культуры и выведены из промышленности. То есть, пусть производят чёрный металл, но в художественных целях, как Касли.
Примеров иррационального с точки зрения экономики я могу привести вам множество. Пожалуйста – размещение Санкт-Петербурга. Какие-нибудь экономические соображения тут вообще играли роль?
- Скорее политические.
- Согласен. Эстетикой тут и не пахло, чистые болота, - это был политический шаг. И, посмотрите, - пятимиллионный город!
- Что вас привело в методологическое сообщество?
- Человека ведёт судьба, но сам он подчиняется случаю.
Я к тому времени уже был каким-то начальником в СоюзморНИИпроекте, когда появилась идея проведения игры с методологами. Я был резким противником всего этого мероприятия, потому что у меня горела плановая работа. Надо сказать, что в Союзморе я утерял свои корни в географии: ушёл из географии по довольно трагическим обстоятельствам. Работал в Институте географии АН, по распределению, и считал это своим будущим – но мне пришлось уйти, не по своей воле, и в СоюзморНИИпроекте я попал в среду, абсолютно мне чуждую. Стал там быстро спиваться – к 83-му году был уже практически законченный пьяница.
И, попав на игру, в знак протеста демонстративно пил. Такой пьяный бунт, типично русский. Однажды ночью остался наедине со стаканом в зале, где были развешаны методологические схемы. И просидел до утра в попытках разгадать их язык. Языка не разгадал, но понял что-то для себя очень важное. И это оказалось случаем, перевернувшим жизнь. Я был принят в методологическое сообщество, меня стали приглашать на свои семинары и на всякого рода игры. Я ещё продолжал работать в Союзморе, но был уже «отрезанным ломтём» – и все это понимали. Перешёл в Институт системных исследований, в Регионцентр – и тоже быстро оттуда ушёл, создав свою Лабораторию региональных исследований и муниципальных программ.
- Вы, кажется, до сих пор ею руководите?
- За рождённое тобой всегда несёшь ответственность. Да, до сих пор руковожу. Хотя, вернувшись из Америки, пока не нахожу крупных заказов.
У нас были очень интересные исследования.
После дельты Дуная, например, была программа развития Крыма. Это удивительная работа, заказанная частным концерном – 1990-91-й год. Мы выполнили эту работу – и тогда-то и увлёкся идеями рекреации. Потому что то, что делалось в Крыму в советское время – это полное безобразие.
Микоян в конце 30-х подписал два документа: первый – о создании Массандры как общесоюзного объединения, которое занималось виноградарством, виноделием, выращиванием табака, фруктами, ягодами и их переработкой. Это с одной стороны. А с другой, Крым был превращён в «здравницу». То есть, людей там лечили. Во всех этих санаториях главной фигурой был главврач; после отбоя людям давали снотворные и успокоительные, коечки были узенькие, чтобы пациенты ничем лишним не занимались … И такие жёсткие правила игры – больничные, санаторные – привели к тому, что огромный крымский рынок как винный рынок практически отсутствовал. Там продавалось всё то же самое, что и в Москве, в Киеве, на Камчатке… А главное –тогдашний первый секретарь обкома, Багров, кстати, тоже географ, выпустил очередную работу по развитию Крыма, где сохранялась концепция «здравницы» и, подспудно, подковёрно – вотчины для партийной элиты, уж совсем секретно – военного плацдарма: в Крыму тогда было 26 взлетно-посадочных полос, включая полосу для приема «Буранов». С нормальной, человеческой точки зрения – абсурдистская ситуация, как, впрочем, и вся советская действительность. Бесследно такое насилие над здравым смыслом и совестью не проходит – вот мы и имеем сегодня массу людей, активно жаждущих вернуться к Сталину, в сладостно-ужасный бред пустых полок, ночных воронков и 99%-ного голосования.
Должен с гордостью сказать: то, что мы сегодня видим в Крыму, - это всё пути реализации той нашей программы. Я тогда же познакомился с Николаем Фёдоровичем Бойко – генеральным директором Массандры. У них тогда были, по естественным причинам, абсолютно никакие представления о маркетинге. Бойко – очень хороший винодел, очень хороший директор, но как маркетолог – просто никакой. А для меня вино – это тоже ре-мир, я много занимался Массандрой, о ней было много публикаций.
Что же касается методологов… В 1988-м году, на региональной игре по Закарпатью, я ещё раз во всеуслышание заявил о том, что Совку конец. А в зале было 300 партайгеноссе. Более того, я им сказал: «Вы понимаете, что, разрабатывая программу регионального развития Закарпатья, вы занимаетесь антисоветской деятельностью? – потому что региональное развитие всегда направлено против империй. Я-то знаю, что делаю. А вы знаете?»
Стоял сорокаминутный бум. Стучали, топали ногами, изрыгали проклятья – это очень было похоже на ситуацию с выступлением Сахарова об афганской войне, но в микромасштабе. После этого я разошёлся с Георгием Петровичем.
- А что, Щедровицкий оказался на их стороне?
- Он никогда не был на стороне этой шайки, но он чувствовал себя марксистом и называл себя прорабом перестройки. Я никогда не был ни марксистом, ни постмарксистом – по вкусовым соображениям: меня тошнит от прогресса.
Да. Он оказался вместе с ними не по идеологическим, а по политическим мотивам. Мы расстались, и я стал проводить свои игры, в основном направленные либо на регионализм, либо на бизнес-тематику.
Кроме того, именно тогда я был одним из активных авторов методологического журнала «Кентавр». Я был в большой дружбе и с Геной Копыловым, и со Светой Поливановой, - они были закопёрщиками, а я к ним – пристяжным.
- Вы в самом деле были руководителем мистического семинара?
- Мистическая позиция – это признание того, что за пределами и под спудом видимого нами социокультурного мира есть универсумально (вселенски)-духовная реальность, в которой мы не властны.
- Дело в том, что, войдя в методологию, каждый читает своё. Кто-то начинает читать, скажем, Гегеля. А меня больше всего заинтересовали Платон с его очень онтологичной философией, и Рудольф Штайнер. Оттуда протянулась цепочка к розенкрейцерам; затем Къеркегор. Это тогда было удивительно, а теперь об этом говорят без всякого придыхания: онтологичен лишь духовный универсум, всё остальное – социо-культурная «злоба дня».
- То есть, вы допускаете существование трансценденции?
- Мне гораздо трудней поверить в реальность всего остального – это ведь просто круговерть и пурга суетливой действительности.
Более того, я просто не понимаю, например, как можно быть творческим человеком и не допускать ничего трансцендентального.
- И что же вы на этом семинаре анализировали?
- Хайдеггер откопал у Гомера первое упоминание понятия «анализ» – Пенелопа по ночам «анализировала» то, что «синтезировала» за день как рубашку для Одиссея. Мы – синтезировали. Нам нужна была целостность мира.
Анализа как такового было мало – мы сами прорывались, нам важно было самим понять, что это такое. И так как мы были очень искренни в своём желании понять, что такое мистика, что такое мисты и мистерии, - вокруг нас действительно стали твориться всякие мистические вещи.
- Что же вам стало ясно в результате?
- Вы правы: нас интересовал тогда не продукт и, уж, конечно, не товар, а результат. И мы стремились к ясности своего видения мира, а не ясности самого этого мира.
Например, многое стало ясно о человеке. И когда нам выпал заказ Гидропроекта о социально-экологическом мониторинге в Горном Алтае в связи с Катунской ГЭС, мы продолжили свой мистический семинар в таких технических терминах и задачах: как реально установить этот мониторинг на территории Горного Алтая, где основная масса людей – против ГЭС, и притом не поддаться мнению ни одной из сторон? Мы построили модель и человека, и мониторинга, и этого мероприятия. Обсуждались разные сферы существования человека: человек в ноосфере, человек как социальный субъект, как культурный субъект… Мы построили примерно 17 таких сфер, и в каждой искали степени градации, чтобы устанавливать мониторинг.
Среди всех этих сфер – мы их назвали «ценозами» - была и такая, как «некроценоз»: жизнь мёртвых. Вполне мистическая идея, да? Вот на ней и произошло замыкание. Точка шока. «Некроценоз – это единственное, что объединяет нас всех. Мы за или против Катунской ГЭС, коммунисты мы, или беспартийные, поэты мы (были у нас там и поэты), актёры или гидростроители, - мы все смертны. Давайте подумаем вместе, раз уж нас это объединяет…» – после этого противостояние сменилось сотрудничеством. Кончилась эта идея очень интересно: Катунскую ГЭС не построили, даже не начали строить, - а всё уже было готово, структура мониторинга была создана, - он работал, но вхолостую. И кто-то предложил: «А давайте на базе этого мониторинга создадим Экологический университет.»
- И что вам все эти занятия дали как профессионалу-географу?
- Методология для меня – это прежде всего три направления. Первое –попытки внедрения методологических знаний и подходов в географию. Второе – герменевтика: почему-то сразу ею увлёкся, и у меня есть масса текстов по герменевтике и пониманию. Третье – управление. Тут я выступал не столько как теоретик, сколько как практикующий бизнес-консультант. И мне это очень нравится. Крупный бизнес к нам, слава богу, редко обращается, а вот с небольшими, но продвинутыми компаниями очень интересно работать.
- Вы были консультантом инновационного агентства – это о нём?
- Мы часто путаем консультанта с экспертом. Эксперт – five hundred miles professional – профессионал в этой же сфере, но смотрящий со стороны, «с расстояния пятисот миль». Консультант – носитель иного знания, а потому ответственный за свои знания и рекомендации.
Да, было такое агентство «ВИАНСА». Название его значит «Мы ответственны» - «WeAnswer». Его уже нет, а имя «ВИАНСА» перешло к корпоративному университету, в котором я – ректор. Теперь агентство превратилось в торговый дом – не очень ответственный, но коммерчески успешный. Мы продолжаем сотрудничать.
- Но кроме этого, вы ведь ещё много чем занимаетесь?
- Занятий должно быть много: когда-то я был много лет грузчиком Моспогруза: Москворецкая плодоовощная база, Южный порт, Шинный, микояновский мясокомбинат, Очаковский винзавод. В Америке работал развозчиком пиццы, таксистом, гидом, а не только преподавал и писал в газетах.
Теперь, например, работаю в Академии народного хозяйства, читаю там разные курсы. Только что закончил магистерский курс по теории культуры.
Это один пласт. Второй – я работаю визит-профессором в Тольяттинской академии управления и ТГУ. Два-три раза в год приезжаю, в течение недели читаю курс и уезжаю. Читаю разные курсы для разного уровня, в том числе и для MBA. Вот, например, очень интересный был курс «Теория жанра» журналистам и филологам Тольяттинского госуниверситета. Читал я и историкам, экономистам, управленцам: маркетинг, реклама, регионалистика, урбанистика, география для негеографов… Мы были очень дружны с Сергеем Жилкиным, бывшим мэром Тольятти и ректором университета. За глаза он называл меня «Дедом». До сих пор бережно храню маленький тёмно-синий значок, дававший право входить к нему в кабинет в любое время. Такой же значок имеют и лучшие студенты ТГУ.
Читал и в московской Муниципальной Академии. Кроме того – мне в жизни повезло – в течение целого года в Центральной музыкальной школе при Московской Консерватории вёл уроки по классу географии – 8-й и 9-й классы. И это дало возможность понять, какой должна быть школьная география. У нас в школе её преподают так, как будто те, кто её учит, станут географами. А я к этим вундеркиндам обращался как к музыкантам.
- В чём же специфика географии для музыкантов?
- География – наука мировоззренческая и одновременно очень практическая, это даже Митрофанушка понимал. Нельзя превращать её в груду ненужных знаний, как нельзя превращать историю в идеологию.
Прежде всего, мы на первом же уроке договорились, что ни слова не скажу о добыче нефти и заготовках леса и что вообще не возьму ни слова из школьной программы. У них была география России и география мира, и мы с ними путешествовали. То есть, они готовили эссе по странам или городам, которые знают, и рассказывали перед классом, - это первое. Второе – они писали эссе «География скрипки», «География пианино», «География музыкальных фестивалей», «География итальянских композиторов»… Вот такая география им нужна. Ещё мы играли в географические игры. Они рисовали карты несуществующих музыкальных стран… Я действительно соприкоснулся с очень одарёнными, талантливыми детьми, и у меня от них осталось самое очаровательное воспоминание.
Кроме того, продолжаю свою журналистскую деятельность. Каждую неделю выходит мой материал в газете «Запад-Восток». Сейчас это, наверно, самая тиражная русскоязычная газета за рубежом, она издаётся в Колорадо и в Калифорнии, в двух городах в Канаде и в двух или в трёх землях Германии. Веду две рубрики: «О чём не пишут российские газеты» и «К югу от Северного полюса». И так в течение уже 5-х лет.
- Какое место в вашей жизни занимает художественная литература, что она для вас значит – в общей структуре занятий?
Der Mensch ist, was er esst. Человек есть то, что он ест. Мы – то, что мы прочитали.
В детстве я очень болел – 1944 год, здоровые тогда вообще не рождались, а тут ещё мы попали в Питер… - чем я только не переболел, пять лет цинги у меня в опыте тоже есть. И, как у всех болезненных детей, интеллектуальное развитие было довольно бурным. Уже в 2 года, не умея читать, я мог наизусть декламировать Пушкина. И с этих пор – я себя помню примерно с того же времени – у меня была убеждённость в том, что я – поэт.
Во втором классе написал свою первую пьесу, довольно дурацкую, но благодаря этому понял, что хотел бы писать и прозу. А так как в первом классе ещё и убежал из дома – стать путешественником для меня было просто неизбежно. Это соединилось: и стихи, и проза, и путешествия, в том числе и профессиональные экспедиции, - и стало нормой жизни. В 6-ом классе прочитал Достоевского, взахлёб, в горячечном бреду, в восторге – с тех пор читаю и перечитываю этого величайшего и глубочайшего писателя. Проглотил всего Гейне – на немецком, даже пытался переводить... Глотал Гёте, Бальзака, Диккенса, Анатоля Франса, Шекспира… Вообще, читал всё, что не по школьной программе. Потому прошел мимо всего соцреализма и детской приключенческой литературы.
Написал больше ста книг, но опубликовал около двадцати. 50 книг точно пропали – это было в докомпьютерную эпоху. Но, может быть, и слава богу. Вообще-то считаю, что публикация необязательна. Будет текст опубликован или нет – это же всегда случайно.
- А что всё-таки самое важное – или самое любимое – из сделанного?
- Ничего. Относиться со звериной серьёзностью к совершённому и сделанному тобой – несерьёзно.
Но если подводить итоги и счета: в прошлом году я закончил книгу «Моя география», - в моём случае «закончил книгу» всегда надо закавычивать, потому что продолжаю возвращаться к ней, дополнять…
- Что бы вы ещё хотели сделать?
- Из последних затей – это создать в электронном виде полное, точнее пополняемое собрание своих сочинений: 12 томов, около 40 книг по 300-400 страниц каждая.
Знание-Сила. - № 5. - 2010. = http://www.znanie-sila.su/?issue=projects/issue_16.html
Александра Левинтова – кстати, давнего автора нашего журнала - даже не знаешь, как и представить. То есть в первую очередь он, конечно, географ: закончил географический факультет МГУ, кандидат географических наук. Но это само по себе очень мало о нём говорит: Левинтов – личность энциклопедическая, даже в своём роде стереоскопическая. Он умудряется сочетать не просто разные деятельности, но и – при несомненном и узнаваемом сохранении индивидуального стиля – разные типы интеллектуальной работы и быть одновременно учёным, философом, методологом, публицистом, преподавателем, бизнес-консультантом, путешественником, историком советской бытовой культуры (ей посвящены двенадцать лишь частично изданных книг «Небольшой Советской Энциклопедии»), гурманом (отдельная культурная роль), писателем, поэтом…
Если перечислять формальные профессиональные координаты Левинтова, можно назвать, например, такие: руководитель Лаборатории региональных исследований и муниципальных программ; редактор тома «Ойкумена» международной энциклопедии «Магистериум». С 1983 года участвует в методологическом движении, восходящем к Г.П. Щедровицкому, был там организатором множества мероприятий, самыми значительными из которых многие считают серию игр на классическое предпринимательство и социально-экологический мониторинг Горного Алтая. В качестве визит-профессора приглашался Школой Культурной Политики, Академией Бизнеса и Банкинга, ныне Академией управления (Тольятти), Калининградской Высшей Школой Управления, Крымским гуманитарным колледжем, Тольяттинским госуниверситетом… Это наверняка ещё не всё.
Девять лет жил в США, обживал другую культуру и новые для себя виды деятельности. Вернулся.
Левинтов – автор примерно трехсот научных публикаций и более шестисот - публицистических и художественных (среди них - около двадцати книг), вышедших в СССР, России, на Украине, в Чехии, Польше, Франции, Латвии, Германии, Англии, США, Канаде. Неизданного – гораздо больше.
Самый банальный вопрос – когда он всё это успевает (забегая вперёд, скажу. что на этот вопрос ответа мы так и не получили. Думается, в те же двадцать четыре ежесуточных часа, что и мы с вами). Самый интересный – в какую цельность всё это складывается.
Словом, мы решили, что Александр Евгеньевич – не просто «знание-сильский» человек, но и настоящий герой нашей рубрики, специально предназначенной для рассказов о ярких и нетипичных участниках культурного процесса. И послали к нему нашего корреспондента, чтобы выяснить, как ему видится собственное МЕСТО В КУЛЬТУРЕ.
- Александр Евгеньевич, давайте сначала займёмся смысловым ядром присущего вам интеллектуального многообразия. Какова ваша специальность в географии?
- Сначала - о жанре нашей беседы. Если честно – в культуре свободных мест нет. Место надо создавать самому – и я не уверен, что создал своё, что смог сказать что-то, никого не повторяя. И менее всего надо стремиться занять какое-то место: работать надо. Тут всего четыре простых правила:
- возникла идея, задание, заказ – выполняй сразу, не откладывая;
- чем больше разных работ одновременно, тем лучше: ощущение проектного банкротства – самое продуктивное;
- не считай никакую работу завершенной и совершенной – текст любит, чтобы его приглаживали и причёсывали 10, 20, 30 лет;
- мысль, не порождающая другую мысль, – плохая мысль, не дорожи ею.
Я закончил кафедру экономгеографии СССР и долгие годы специализировался на транспортно-экономических связях. Это увело меня из географии в СоюзморНИИпроект, где я долго занимался морской торговлей. А потом случился интересный эпизод. Где-то в середине 80-х я публично заявил: какой смысл обсуждать перспективы развития морского транспорта, внешней торговли СССР и самого СССР до 2010 года, если дни этого образования сочтены?
Спасло меня то, что мой начальник шепнул своему начальнику: он, мол, сумасшедший, не обращайте внимания – и покрутил пальцем у виска. Но сам я, заявив такое и внутренне убедившись, что всё это должно скоро-скоро кончиться, - был 1984-1985 год, - понял, что надо резко менять свои географические интересы.
Первую работу я сделал по заказу Усть-Дунайского порта в городе Вилково: «Региональная рекреационно-хозяйственная программа дельты Дуная и участие в ней Усть-Дунайского порта». Собрал команду, провели исследования, потом была очень интересная проектная часть…
Тематика, конечно, для СоюзморНИИпроекта чудовищная. Самое ужасное было в том, что – почему и произошёл разрыв, - все заработанные деньги, по тогдашним правилам, ушли в СоюзморНИИпроект. После моих долгих настойчивых требований выплатить нам заработанное – нам его выплатили, но уменьшили на выплаченную сумму наши зарплаты! Таков был тогда порядок.
Это была эпоха, когда надо было иметь мужество быть честным. Она отличается от современной эпохи тем, что теперь мужества уже недостаточно. Мой единственный вклад в методологию заключается во внедрении принципа «искренности на грани откровенности» – сегодня искренность граничит с подвигом.
С тех пор я занимаюсь в географии, во-первых, теорией - и это, пожалуй, главное; во-вторых, урбанистикой и регионалистикой. Кроме того, меня очень интересует тематика, связанная с рекреацией, - то, что я называю ре-мирами: рекреация, релаксация, ремиссия… И в связи с этим – туризм, как одна из форм рекреации.
Последнее использование меня как географа в транспортной тематике –экспертиза Байкало-Амурской магистрали. Это была знаменитая эпопея, - ещё в советское время, в 1987-м: я совершил экспедицию по всему БАМу, - стал одним из немногих, кто прошёл весь БАМ. Потом была очень мощная экспертиза: 50 министерств и Госплан СССР, а против них кучка жалких неформальных экспертов.
Была долгосрочная программа развития зоны БАМа до 2000 или до 2010 года. К тому времени на это уже было потрачено 25 миллиардов рублей, и предполагалось влить ещё столько же. Абсолютно бессмысленная затея, - весь БАМ, от начала до конца…
- И вы дали жёсткое заключение?
- Не то слово - «жёсткое».
Сладкие слюни лжи – или горькая правда в глаза. Тогда схлестнулись не мнения, а идеологии и мировоззрения.
Это была настоящая битва. И мы выиграли её – люди поверили нам и поняли, как и в чём их обманули, по жизни обманули. Статья, которую я потом опубликовал – и которую мы смягчали, как могли, - называлась «Дорога куда?» За эту статью железнодорожные войска чуть не отправили меня в тюрьму. Но я считаю, что это была первая победа свободной науки.
- Какие вопросы вас привлекают в теоретической географии?
- Благодаря дружбе с Борисом Родоманом, географом №1 в нашей стране, я понял: научная честность зиждется на теоретическом фундаменте.
Сейчас мне интересны все теории размещения, которые были в географии – а это весь XIX и весь XX век, этим занимались выдающиеся теоретики, в том числе и наш Николай Николаевич Колосовский, и Август Лёш, и Тюнен, и Хеггерстранд, и Кристаллер, и Альфред Вебер. Все они исходили из одного фундаментального допущения: человеческая деятельность строится на принципах экономического рационализма; есть экономическая рациональность, которая и позволяет выявлять экономические закономерности размещения – хозяйства, людей, промышленности и всего прочего. Пройдя свой жизненный путь практически до конца, я понял, что реальная практика человечества опровергает все эти теории, – хотя они 200 лет уже существуют. Экономические соображения – последние, которые приходят в голову человеку при размещении чего бы то ни было на этой планете.
- Что же тогда им движет?
Этих факторов довольно много, но рациональных среди них практически нет. Или очень мало.
- Назовите некоторые иррациональные?
- Рациональное противостоит иррациональному, но вмещается в разумное.
Яркий пример – Акинфий Демидов. Человек поплыл строить города и заводы по Уралу. Он плыл на лодьях, у него были специалисты-рудознатцы, но сначала он смотрел, где место покрасивее. То есть, грубо говоря, сначала он находил красивое место, а потом посылал рудознатцев узнать, есть ли там руда. Ну, лес виден и так, вода видна и так, - а главным был чисто эстетический критерий.
Он построил больше 20-ти городов на Урале – Златоуст, Нижний Тагил, Миасс, Челяба… и ещё на Алтае – и все его города и заводы до сих пор живы. Вообще, я бы давно перевёл все эти заводы из Минпромторга в Министерство культуры, поскольку они имеют только историческое, музейное, культурное значение! Старые производства – это культурные памятники, и они должны быть на балансе у Министерства культуры и выведены из промышленности. То есть, пусть производят чёрный металл, но в художественных целях, как Касли.
Примеров иррационального с точки зрения экономики я могу привести вам множество. Пожалуйста – размещение Санкт-Петербурга. Какие-нибудь экономические соображения тут вообще играли роль?
- Скорее политические.
- Согласен. Эстетикой тут и не пахло, чистые болота, - это был политический шаг. И, посмотрите, - пятимиллионный город!
- Что вас привело в методологическое сообщество?
- Человека ведёт судьба, но сам он подчиняется случаю.
Я к тому времени уже был каким-то начальником в СоюзморНИИпроекте, когда появилась идея проведения игры с методологами. Я был резким противником всего этого мероприятия, потому что у меня горела плановая работа. Надо сказать, что в Союзморе я утерял свои корни в географии: ушёл из географии по довольно трагическим обстоятельствам. Работал в Институте географии АН, по распределению, и считал это своим будущим – но мне пришлось уйти, не по своей воле, и в СоюзморНИИпроекте я попал в среду, абсолютно мне чуждую. Стал там быстро спиваться – к 83-му году был уже практически законченный пьяница.
И, попав на игру, в знак протеста демонстративно пил. Такой пьяный бунт, типично русский. Однажды ночью остался наедине со стаканом в зале, где были развешаны методологические схемы. И просидел до утра в попытках разгадать их язык. Языка не разгадал, но понял что-то для себя очень важное. И это оказалось случаем, перевернувшим жизнь. Я был принят в методологическое сообщество, меня стали приглашать на свои семинары и на всякого рода игры. Я ещё продолжал работать в Союзморе, но был уже «отрезанным ломтём» – и все это понимали. Перешёл в Институт системных исследований, в Регионцентр – и тоже быстро оттуда ушёл, создав свою Лабораторию региональных исследований и муниципальных программ.
- Вы, кажется, до сих пор ею руководите?
- За рождённое тобой всегда несёшь ответственность. Да, до сих пор руковожу. Хотя, вернувшись из Америки, пока не нахожу крупных заказов.
У нас были очень интересные исследования.
После дельты Дуная, например, была программа развития Крыма. Это удивительная работа, заказанная частным концерном – 1990-91-й год. Мы выполнили эту работу – и тогда-то и увлёкся идеями рекреации. Потому что то, что делалось в Крыму в советское время – это полное безобразие.
Микоян в конце 30-х подписал два документа: первый – о создании Массандры как общесоюзного объединения, которое занималось виноградарством, виноделием, выращиванием табака, фруктами, ягодами и их переработкой. Это с одной стороны. А с другой, Крым был превращён в «здравницу». То есть, людей там лечили. Во всех этих санаториях главной фигурой был главврач; после отбоя людям давали снотворные и успокоительные, коечки были узенькие, чтобы пациенты ничем лишним не занимались … И такие жёсткие правила игры – больничные, санаторные – привели к тому, что огромный крымский рынок как винный рынок практически отсутствовал. Там продавалось всё то же самое, что и в Москве, в Киеве, на Камчатке… А главное –тогдашний первый секретарь обкома, Багров, кстати, тоже географ, выпустил очередную работу по развитию Крыма, где сохранялась концепция «здравницы» и, подспудно, подковёрно – вотчины для партийной элиты, уж совсем секретно – военного плацдарма: в Крыму тогда было 26 взлетно-посадочных полос, включая полосу для приема «Буранов». С нормальной, человеческой точки зрения – абсурдистская ситуация, как, впрочем, и вся советская действительность. Бесследно такое насилие над здравым смыслом и совестью не проходит – вот мы и имеем сегодня массу людей, активно жаждущих вернуться к Сталину, в сладостно-ужасный бред пустых полок, ночных воронков и 99%-ного голосования.
Должен с гордостью сказать: то, что мы сегодня видим в Крыму, - это всё пути реализации той нашей программы. Я тогда же познакомился с Николаем Фёдоровичем Бойко – генеральным директором Массандры. У них тогда были, по естественным причинам, абсолютно никакие представления о маркетинге. Бойко – очень хороший винодел, очень хороший директор, но как маркетолог – просто никакой. А для меня вино – это тоже ре-мир, я много занимался Массандрой, о ней было много публикаций.
Что же касается методологов… В 1988-м году, на региональной игре по Закарпатью, я ещё раз во всеуслышание заявил о том, что Совку конец. А в зале было 300 партайгеноссе. Более того, я им сказал: «Вы понимаете, что, разрабатывая программу регионального развития Закарпатья, вы занимаетесь антисоветской деятельностью? – потому что региональное развитие всегда направлено против империй. Я-то знаю, что делаю. А вы знаете?»
Стоял сорокаминутный бум. Стучали, топали ногами, изрыгали проклятья – это очень было похоже на ситуацию с выступлением Сахарова об афганской войне, но в микромасштабе. После этого я разошёлся с Георгием Петровичем.
- А что, Щедровицкий оказался на их стороне?
- Он никогда не был на стороне этой шайки, но он чувствовал себя марксистом и называл себя прорабом перестройки. Я никогда не был ни марксистом, ни постмарксистом – по вкусовым соображениям: меня тошнит от прогресса.
Да. Он оказался вместе с ними не по идеологическим, а по политическим мотивам. Мы расстались, и я стал проводить свои игры, в основном направленные либо на регионализм, либо на бизнес-тематику.
Кроме того, именно тогда я был одним из активных авторов методологического журнала «Кентавр». Я был в большой дружбе и с Геной Копыловым, и со Светой Поливановой, - они были закопёрщиками, а я к ним – пристяжным.
- Вы в самом деле были руководителем мистического семинара?
- Мистическая позиция – это признание того, что за пределами и под спудом видимого нами социокультурного мира есть универсумально (вселенски)-духовная реальность, в которой мы не властны.
- Дело в том, что, войдя в методологию, каждый читает своё. Кто-то начинает читать, скажем, Гегеля. А меня больше всего заинтересовали Платон с его очень онтологичной философией, и Рудольф Штайнер. Оттуда протянулась цепочка к розенкрейцерам; затем Къеркегор. Это тогда было удивительно, а теперь об этом говорят без всякого придыхания: онтологичен лишь духовный универсум, всё остальное – социо-культурная «злоба дня».
- То есть, вы допускаете существование трансценденции?
- Мне гораздо трудней поверить в реальность всего остального – это ведь просто круговерть и пурга суетливой действительности.
Более того, я просто не понимаю, например, как можно быть творческим человеком и не допускать ничего трансцендентального.
- И что же вы на этом семинаре анализировали?
- Хайдеггер откопал у Гомера первое упоминание понятия «анализ» – Пенелопа по ночам «анализировала» то, что «синтезировала» за день как рубашку для Одиссея. Мы – синтезировали. Нам нужна была целостность мира.
Анализа как такового было мало – мы сами прорывались, нам важно было самим понять, что это такое. И так как мы были очень искренни в своём желании понять, что такое мистика, что такое мисты и мистерии, - вокруг нас действительно стали твориться всякие мистические вещи.
- Что же вам стало ясно в результате?
- Вы правы: нас интересовал тогда не продукт и, уж, конечно, не товар, а результат. И мы стремились к ясности своего видения мира, а не ясности самого этого мира.
Например, многое стало ясно о человеке. И когда нам выпал заказ Гидропроекта о социально-экологическом мониторинге в Горном Алтае в связи с Катунской ГЭС, мы продолжили свой мистический семинар в таких технических терминах и задачах: как реально установить этот мониторинг на территории Горного Алтая, где основная масса людей – против ГЭС, и притом не поддаться мнению ни одной из сторон? Мы построили модель и человека, и мониторинга, и этого мероприятия. Обсуждались разные сферы существования человека: человек в ноосфере, человек как социальный субъект, как культурный субъект… Мы построили примерно 17 таких сфер, и в каждой искали степени градации, чтобы устанавливать мониторинг.
Среди всех этих сфер – мы их назвали «ценозами» - была и такая, как «некроценоз»: жизнь мёртвых. Вполне мистическая идея, да? Вот на ней и произошло замыкание. Точка шока. «Некроценоз – это единственное, что объединяет нас всех. Мы за или против Катунской ГЭС, коммунисты мы, или беспартийные, поэты мы (были у нас там и поэты), актёры или гидростроители, - мы все смертны. Давайте подумаем вместе, раз уж нас это объединяет…» – после этого противостояние сменилось сотрудничеством. Кончилась эта идея очень интересно: Катунскую ГЭС не построили, даже не начали строить, - а всё уже было готово, структура мониторинга была создана, - он работал, но вхолостую. И кто-то предложил: «А давайте на базе этого мониторинга создадим Экологический университет.»
- И что вам все эти занятия дали как профессионалу-географу?
- Методология для меня – это прежде всего три направления. Первое –попытки внедрения методологических знаний и подходов в географию. Второе – герменевтика: почему-то сразу ею увлёкся, и у меня есть масса текстов по герменевтике и пониманию. Третье – управление. Тут я выступал не столько как теоретик, сколько как практикующий бизнес-консультант. И мне это очень нравится. Крупный бизнес к нам, слава богу, редко обращается, а вот с небольшими, но продвинутыми компаниями очень интересно работать.
- Вы были консультантом инновационного агентства – это о нём?
- Мы часто путаем консультанта с экспертом. Эксперт – five hundred miles professional – профессионал в этой же сфере, но смотрящий со стороны, «с расстояния пятисот миль». Консультант – носитель иного знания, а потому ответственный за свои знания и рекомендации.
Да, было такое агентство «ВИАНСА». Название его значит «Мы ответственны» - «WeAnswer». Его уже нет, а имя «ВИАНСА» перешло к корпоративному университету, в котором я – ректор. Теперь агентство превратилось в торговый дом – не очень ответственный, но коммерчески успешный. Мы продолжаем сотрудничать.
- Но кроме этого, вы ведь ещё много чем занимаетесь?
- Занятий должно быть много: когда-то я был много лет грузчиком Моспогруза: Москворецкая плодоовощная база, Южный порт, Шинный, микояновский мясокомбинат, Очаковский винзавод. В Америке работал развозчиком пиццы, таксистом, гидом, а не только преподавал и писал в газетах.
Теперь, например, работаю в Академии народного хозяйства, читаю там разные курсы. Только что закончил магистерский курс по теории культуры.
Это один пласт. Второй – я работаю визит-профессором в Тольяттинской академии управления и ТГУ. Два-три раза в год приезжаю, в течение недели читаю курс и уезжаю. Читаю разные курсы для разного уровня, в том числе и для MBA. Вот, например, очень интересный был курс «Теория жанра» журналистам и филологам Тольяттинского госуниверситета. Читал я и историкам, экономистам, управленцам: маркетинг, реклама, регионалистика, урбанистика, география для негеографов… Мы были очень дружны с Сергеем Жилкиным, бывшим мэром Тольятти и ректором университета. За глаза он называл меня «Дедом». До сих пор бережно храню маленький тёмно-синий значок, дававший право входить к нему в кабинет в любое время. Такой же значок имеют и лучшие студенты ТГУ.
Читал и в московской Муниципальной Академии. Кроме того – мне в жизни повезло – в течение целого года в Центральной музыкальной школе при Московской Консерватории вёл уроки по классу географии – 8-й и 9-й классы. И это дало возможность понять, какой должна быть школьная география. У нас в школе её преподают так, как будто те, кто её учит, станут географами. А я к этим вундеркиндам обращался как к музыкантам.
- В чём же специфика географии для музыкантов?
- География – наука мировоззренческая и одновременно очень практическая, это даже Митрофанушка понимал. Нельзя превращать её в груду ненужных знаний, как нельзя превращать историю в идеологию.
Прежде всего, мы на первом же уроке договорились, что ни слова не скажу о добыче нефти и заготовках леса и что вообще не возьму ни слова из школьной программы. У них была география России и география мира, и мы с ними путешествовали. То есть, они готовили эссе по странам или городам, которые знают, и рассказывали перед классом, - это первое. Второе – они писали эссе «География скрипки», «География пианино», «География музыкальных фестивалей», «География итальянских композиторов»… Вот такая география им нужна. Ещё мы играли в географические игры. Они рисовали карты несуществующих музыкальных стран… Я действительно соприкоснулся с очень одарёнными, талантливыми детьми, и у меня от них осталось самое очаровательное воспоминание.
Кроме того, продолжаю свою журналистскую деятельность. Каждую неделю выходит мой материал в газете «Запад-Восток». Сейчас это, наверно, самая тиражная русскоязычная газета за рубежом, она издаётся в Колорадо и в Калифорнии, в двух городах в Канаде и в двух или в трёх землях Германии. Веду две рубрики: «О чём не пишут российские газеты» и «К югу от Северного полюса». И так в течение уже 5-х лет.
- Какое место в вашей жизни занимает художественная литература, что она для вас значит – в общей структуре занятий?
Der Mensch ist, was er esst. Человек есть то, что он ест. Мы – то, что мы прочитали.
В детстве я очень болел – 1944 год, здоровые тогда вообще не рождались, а тут ещё мы попали в Питер… - чем я только не переболел, пять лет цинги у меня в опыте тоже есть. И, как у всех болезненных детей, интеллектуальное развитие было довольно бурным. Уже в 2 года, не умея читать, я мог наизусть декламировать Пушкина. И с этих пор – я себя помню примерно с того же времени – у меня была убеждённость в том, что я – поэт.
Во втором классе написал свою первую пьесу, довольно дурацкую, но благодаря этому понял, что хотел бы писать и прозу. А так как в первом классе ещё и убежал из дома – стать путешественником для меня было просто неизбежно. Это соединилось: и стихи, и проза, и путешествия, в том числе и профессиональные экспедиции, - и стало нормой жизни. В 6-ом классе прочитал Достоевского, взахлёб, в горячечном бреду, в восторге – с тех пор читаю и перечитываю этого величайшего и глубочайшего писателя. Проглотил всего Гейне – на немецком, даже пытался переводить... Глотал Гёте, Бальзака, Диккенса, Анатоля Франса, Шекспира… Вообще, читал всё, что не по школьной программе. Потому прошел мимо всего соцреализма и детской приключенческой литературы.
Написал больше ста книг, но опубликовал около двадцати. 50 книг точно пропали – это было в докомпьютерную эпоху. Но, может быть, и слава богу. Вообще-то считаю, что публикация необязательна. Будет текст опубликован или нет – это же всегда случайно.
- А что всё-таки самое важное – или самое любимое – из сделанного?
- Ничего. Относиться со звериной серьёзностью к совершённому и сделанному тобой – несерьёзно.
Но если подводить итоги и счета: в прошлом году я закончил книгу «Моя география», - в моём случае «закончил книгу» всегда надо закавычивать, потому что продолжаю возвращаться к ней, дополнять…
- Что бы вы ещё хотели сделать?
- Из последних затей – это создать в электронном виде полное, точнее пополняемое собрание своих сочинений: 12 томов, около 40 книг по 300-400 страниц каждая.
Беседовала Ольга Балла
