Приключения кротовьей кожи
Nov. 4th, 2010 11:21 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
gertmanОльга Балла
Приключения кротовьей кожи
Молескин – имя собственное
Знание-Сила. - № 11. – 2010. = http://community.livejournal.com/znaniesila/22740.html
История молескина – прекрасная иллюстрация того, что вещь как таковая, её тело, которое можно пощупать руками и увидеть глазами - не более чем повод к смысловому облаку вокруг неё. И более того - если вдуматься, далеко не самый главный.
Конечно, всякий предмет, включённый в систему культурных связей – поневоле больше, чем предмет. Но молескин – случай из наиболее красноречивых. На его примере, кажется, можно целенаправленно изучать прирастание – точнее, приращивание – смыслов к телу предмета. Тут это явно делалось по продуманной программе.
Молескин – предмет с идеологией. До мифологии этому смысловому образованию, конечно, ещё расти и расти, - глубины и объёмности не хватает, - но вот идеологический слой уже наработан вполне устойчивый. Можно даже сказать, что молескин – это такая идеологема. И даже – в первую очередь идеологема, а потом уже всё остальное.
Простота и даже некоторая скудноватость внешнего облика знаменитого блокнота – разумеется, нарочитая. Когда-то она была вынужденной, во всяком случае – совершенно неотрефлектированной: те самые, предположительно, двести лет назад (такую цифру называет реклама, и независимо от того, насколько цифра соответствует исторической реальности, её приходится принять как часть легенды), когда во французском городке Туре стали делать карманные книжки для хозяйственных записей - с резинкой, чтобы содержимое не вываливалось, и переплетённые в прочную, грубоватую чёрную ткань, сохраняющую их от быстрого износа и влаги. «Молескин» - это, собственно, именно она: плотная хлопчатобумажная ткань, чаще всего тёмная, имя которой в переводе означает «кротовья кожа» (от английского moleskin: mole – крот, skin - кожа) и из которой шили главным образом рабочую одежду и обувь. Этим словом вначале рыбаки называли вощёный холст. Ткань, кстати, выпускается и активно используется – даже под тем же самым именем! – и сегодня. Но, кажется, маленький блокнот прочно узурпировал это имя в массовом сознании и в ответ на слово «молескин» приходит сегодня на ум в первую очередь.
Сегодня его простота - поза, призванная наводить на мысли об изысканности и аристократической сдержанности. В таком блокноте приличествует писать представителям интеллектуальной элиты.
И в самом деле, как может быть иначе, когда чёрными книжками с резинкой кто только не пользовался! Аполлинер, Селин, Сартр, Матисс (им, французам, сам Бог велел – книжка-то французская была), Хемингуэй, Гертруда Стайн (тоже, впрочем, жившие во Франции), Уайльд, Ван Гог… Имена-то всё какие! Не то чтобы, правда, сплошь аристократические, да и сдержанность с умеренностью – не то, чем они в первую очередь запомнились. Зато вот творческое начало! Независимость! Нонконформизм! А подай и их сюда в коллекцию. Они сольются с прочими в непротиворечивое единство. Собственно, уже слились.
Искусствовед Екатерина Дёготь, изобретшая для тщательно обжитого молескина замечательное название «книжка бытия», пишет, что блокнот этого типа «маркетируется как символ свободы» (вот вам сразу и аристократизм, и нонконформизм), да и сама усматривает в нём «мощный символический заряд альтернативности, который, в свою очередь, неотразим для буржуа».
Коммерчески успешная альтернативность – это да, любой мэйнстрим позавидует. Молескин – яркий случай того, что вместе с предметом покупаешь всю совокупность его смыслов сразу: и простоту как позу (если не как позу – можно и школьной тетрадкой обойтись), и чувство собственной причастности к тем, кто – предположительно – такую позу принимал до тебя (а уж если в числе твоих предшественников были такие персонажи, как Пикассо с Ван Гогом – можно себе вообразить, как встроенность в такой ряд уже сама по себе наращивает самооценку). В общем, он, конечно, льстит своему обладателю – но льстит очень хитро: дисциплинируя. Понуждая его к усилиям и подталкивая к ответственности.
Молескин – блокнот с аурой, даже если эту ауру целиком или почти целиком надышали продавцы и рекламщики: негласно подразумевается (собственно – говорится практически открытым текстом), что в нём не то чтобы неприлично, но сильно недостаточно писать какую-нибудь будничную ерунду типа доходов и расходов. Во всяком случае – недостойно такой ерундой ограничиваться. Молескин-де призван стимулировать человека к творчеству. Пробуждать зуд в пальцах и беспокойство в воображении. Люди это знают – и ведут себя в точном соответствии с тем, как им объяснили. Даже неважно, «кто» объяснил: в воздухе носится.
«Владельцы любых Молескинов (в оригинале именно так – с большой буквы! – О.Б.), – всячески подчёркивают его продавцы, - объединяются в сообщества, рисуют, пишут, делают коллажи».
Молескин активно претендует на роль не просто стимула творческой деятельности своего владельца, но даже особого ответвления изобразительного искусства: рисования в молескинах, молескин-арта. Он задаёт свою стилистику. Это не только предполагается: он действительно её задаёт. Достаточно всмотреться в такие рисунки, в изобилии выложенные в интернете – у неё есть общие черты, характерная динамика и поэтика. Молескин закрепился в художественной практике как подручный – карманный, потому что так и задуман, чтобы легко входить в карман - блокнот для набросков с натуры и дневниковых графических фантазий. Это – вкупе с форматом – и определяет узнаваемый облик молескиновой графики. Не удивлюсь, если ей уже посвящают искусствоведческие исследования. По-моему, пора. Во всяком случае, о коротких записях в молескине уже можно услышать, что они готовы образовать собой «особый жанр малой прозы». Почему бы и нет?
В России прошли по меньшей мере две выставки молескин-арта: в октябре 2008-го - в Петербурге, в Центре книги и графики, представлявшая изображения города в молескинах, а в мае 2009-го – и в Москве, в магазине «Республика», в рамках презентации молескина-путеводителя: на ней была показана рисуемая в молескинах Москва. Это только в реале. А в интернете такого, пожалуй, и не счесть. Одних ЖЖ-сообществ уже несколько – по меньшей мере одно русское и два украинских. А есть ещё подобные сообщества и на других дневниковых серверах. И это у нас, где «аутентичные» молескины стали продаваться всего-то пару лет назад. О Западе и говорить нечего: там такое занятие, рискну сказать, даже своего рода рутина. Которой «элитарный» ореол блокнота ничуть не препятствует, а даже наоборот, способствует.
То есть, независимо от того, в какой степени всё это культивируется производителями блокнотика для наращивания продаж, - результаты вполне осязаемы: рисование и писание в молескинах уже давно завелось, развилось и укоренилось если и не как особое искусство – чаще всего до такого масштаба ему всё-таки далековато – то, несомненно, как самостоятельный тип культурного поведения.
Самое смешное – и самое нетипичное: у молескина есть свои фанаты и маньяки. Это смешно даже им самим: ну в самом деле, пишут они на своих сайтах, можете ли вы себе вообразить верных сторонников ластика или приверженцев канцелярской скрепки? Странность такого положения ничуть не мешает молескиноманам ни коллекционировать предметы своей страсти, ни называть их интимными именами, ни связывать с ними ритуалы и суеверия (типа: запишешь желание в молескин – непременно сбудется), ни, в самом деле, объединяться в сообщества и взахлёб делиться опытом взаимодействия с любимым блокнотом. То есть, этот предмет способен устанавливать вполне настоящие социальные связи, не говоря уж о том, что – организовывать душевную реальность. Надо ли для этого быть именно молескином – отдельный вопрос, который в ответе, в сущности, не нуждается. Так случилось.
Высокий же уровень цен на это, в общем, довольно простое изделие призван, помимо всего прочего, не только наполнять карман производителя, но поддерживать связанное с продуктом общее напряжение. Так и хочется сказать – культурообразующее.
Конечно, «творить» запросто можно, если уж хочется, и в копеечной тетрадке, но столь же легко к ней – и к тому, что в ней написано - относиться пренебрежительно: написал да и выбросил. С молескином так нельзя. Тем более, что у него свои отношения со временем – в котором он претендует на особую устойчивость: «Бумага для всех Молескинов (тот же источник – с той же большой буквы. – О.Б.) используется бескислотная, - сообщает анонс презентации московского молескина-путеводителя, - поэтому ваши путевые заметки и рисунки не потускнеют.» Да написать в молескине ерунду – всё равно что плюнуть в вечность! Молескин – это ответственность. Недаром в каждом из них есть подчёркнутая возможность вписать координаты хозяина: имя, адрес… - «В случае утраты, - мол, - верните такому-то туда-то».
Заметим, правда, что во множестве других, куда более простецких еженедельников такая опция тоже имеется. Но вообще, молескин в идеале стремится к тому, чтобы быть максимально чутким слепком со своего владельца: его особенностей, пристрастий, рода занятий. Опять-таки легко возразить, что таким слепком запросто становится любая бумажка, будучи покрыта индивидуальным почерком, а уж любой дневник - и подавно. Организаторы молескин-проекта, прекрасно это понимая, пошли по пути наращивания индивидуальности. Они стараются максимально подстраивать блокнот под нужды и капризы потребителя. Они выпускают молескин в разных – в зависимости от предпочтений аудитории – форматах: кроме классической книжечки 9х14 с чёрной обложкой - и тоненькими брошюрками, и тетрадями, и ежедневниками на разное количество месяцев (например, на восемнадцать), и телефонными книжками, и в клеточку, и в линеечку, и для письма, и для рисования (особый вариант – акварелью), и со страницами в виде карманчиков, чтобы складывать всякие бумажки, и даже с листами «гармошкой» - это называется «японским» вариантом. Они вкладывают туда закладки, разделители и наклейки для напоминаний и обозначения разного рода событий. Они делают молескин и нотным - для музыкантов, и приспособленным под раскадровку – для киношников, и путеводителем – для туристов, и задают в нём рубрики, по которым предлагается осмысливать чужие города: «Еда», «Отели», «Покупки»…, и вклеивают в него карты, по которым можно составлять маршрут на специально придуманной кальке с клеящим слоем, которая лепится поверх карты и сохраняет её. Чтобы составить другой маршрут – сдираем старую кальку, наклеиваем новую. Суровый чёрный цвет обложки – не переставая быть главным - потеснился, уступив место и красному, и синему, и жёлтому, и зелёному… – «хроматическим цветам» одного из знаковых владельцев молескина, Ван Гога.
Что объединяет все эти вещи? Идея молескина. А затем уже - та внешняя стилистика, которая эту идею подчёркивает. Молескин – блокнот-высказывание (и авторы рекламных текстов о молескине заботливо подсказывают, как именно это высказывание надо читать и как на него следует реагировать). Молескин – имя собственное (недаром кое-где его пишут с большой буквы).
Он вообще – блокнот-событие: не потому, что в нём есть что-то особенное, но потому, что его «принято» так воспринимать. Ну так ведь все события таковы. По крайней мере, большинство – уж точно.
Слухи о том, что Пикассо, Ван Гог, Гертруда Стайн, Хэмингуэй и прочие выдающиеся личности писали в известных нам сегодня молескинах, мягко говоря, несколько преувеличены. Они писали в похожих блокнотах, которые даже производила другая фирма. К слову сказать, не того типа всё это были люди, чтобы их хоть в какой-то степени волновала «статусность», - так что нынешнее позиционирование их рабочей книжки как «статусной» их, надо полагать, сильно бы позабавила! Если они за что её и ценили, то за младшую – и первейшую! – из добродетелей: за практичность и удобство. В самом деле - обложка твердая и прочная; углы скругленные - не рвут карман, резинка, унаследованная от «первомолескинов», карманчик для мелких бумажек – ну чего ещё надо? Разве, может быть, ещё и за то, что в те поры такая книжечка – не относясь к числу предметов престижа – и стоила недорого.
«Тот» молескин – во всяком случае, тот, что мог претендовать на прямую преемственность с книжками Хэмингуэя и Ван Гога - не выпускается с 1986 года. Фирма, производившая их, прекратила существование, когда умер последний представитель династии её владельцев. И только с 1998-го итальянская фирма «Modo & Modo» наладила выпуск очень похожих книжечек, зарегистрировав торговую марку «Moleskine» и поставив вместе с тем на поток культивирование легенды о своей продукции.
Теперь в каждый – буквально в каждый! – блокнот этой породы вложена бумажка, сообщающая, какая у него благородная и славная история: «Многие наброски и записи, прежде чем превратиться в известные картины или страницы любимых книг, - гласит буклет, - были записаны в этом заслуживающем доверия карманном попутчике». То, что не в пример большее количество любимого, значимого и человекообразующего было записано на других носителях – в данном случае, разумеется, неважно.
А ещё его теперь позиционируют как альтернативу компьютерам, ноутбукам и прочим смартфонам. Молескин, говорят, помог людям прочувствовать, что запись мыслей на бумаге – это «побег из компьютерного плена»: опять же свобода! Без молескина, конечно, нельзя было догадаться.
…Но ведь и в самом деле. У него благородная желтоватая – цвета топлёных сливок – бумага. Его линованные варианты разграфлены нежными, но отчётливыми линиями. Это уже само по себе воздействует на самочувствие человека, готовящегося что-то написать на такой поверхности – исподволь диктует характер записи. Мимолётное? – конечно, - блокнот-то карманный. Случайное? – никоим образом: во-первых, он всё-таки слишком красив для пустяков, во-вторых – изрядных денег стоит. Если уж писать, так то, что действительно того заслуживает.
В молескин неловко сунуться незаточенным карандашом, грубым пачкающим стержнем, царапающим пером. Такая бумага напрашивается на тонкий, чуткий, плавный инструмент письма – тот, в свою очередь (проверено многолетней практикой!) «ведёт» руку и «ставит» её, а уж рука, особенно у человека постоянно пишущего, не способна остаться без обратного воздействия на, высокопарно говоря, душу. Она формирует внутреннюю пластику. Лепит душевные интонации.
И на что я потрачу гонорар за этот текст - вы, конечно, уже догадываетесь.
Приключения кротовьей кожи
Молескин – имя собственное
Знание-Сила. - № 11. – 2010. = http://community.livejournal.com/znaniesila/22740.html
«Молескин никогда не бывает обычным.»
Из анонса одной презентации
Из анонса одной презентации
История молескина – прекрасная иллюстрация того, что вещь как таковая, её тело, которое можно пощупать руками и увидеть глазами - не более чем повод к смысловому облаку вокруг неё. И более того - если вдуматься, далеко не самый главный.
Конечно, всякий предмет, включённый в систему культурных связей – поневоле больше, чем предмет. Но молескин – случай из наиболее красноречивых. На его примере, кажется, можно целенаправленно изучать прирастание – точнее, приращивание – смыслов к телу предмета. Тут это явно делалось по продуманной программе.
Молескин – предмет с идеологией. До мифологии этому смысловому образованию, конечно, ещё расти и расти, - глубины и объёмности не хватает, - но вот идеологический слой уже наработан вполне устойчивый. Можно даже сказать, что молескин – это такая идеологема. И даже – в первую очередь идеологема, а потом уже всё остальное.
Простота и даже некоторая скудноватость внешнего облика знаменитого блокнота – разумеется, нарочитая. Когда-то она была вынужденной, во всяком случае – совершенно неотрефлектированной: те самые, предположительно, двести лет назад (такую цифру называет реклама, и независимо от того, насколько цифра соответствует исторической реальности, её приходится принять как часть легенды), когда во французском городке Туре стали делать карманные книжки для хозяйственных записей - с резинкой, чтобы содержимое не вываливалось, и переплетённые в прочную, грубоватую чёрную ткань, сохраняющую их от быстрого износа и влаги. «Молескин» - это, собственно, именно она: плотная хлопчатобумажная ткань, чаще всего тёмная, имя которой в переводе означает «кротовья кожа» (от английского moleskin: mole – крот, skin - кожа) и из которой шили главным образом рабочую одежду и обувь. Этим словом вначале рыбаки называли вощёный холст. Ткань, кстати, выпускается и активно используется – даже под тем же самым именем! – и сегодня. Но, кажется, маленький блокнот прочно узурпировал это имя в массовом сознании и в ответ на слово «молескин» приходит сегодня на ум в первую очередь.
Сегодня его простота - поза, призванная наводить на мысли об изысканности и аристократической сдержанности. В таком блокноте приличествует писать представителям интеллектуальной элиты.
И в самом деле, как может быть иначе, когда чёрными книжками с резинкой кто только не пользовался! Аполлинер, Селин, Сартр, Матисс (им, французам, сам Бог велел – книжка-то французская была), Хемингуэй, Гертруда Стайн (тоже, впрочем, жившие во Франции), Уайльд, Ван Гог… Имена-то всё какие! Не то чтобы, правда, сплошь аристократические, да и сдержанность с умеренностью – не то, чем они в первую очередь запомнились. Зато вот творческое начало! Независимость! Нонконформизм! А подай и их сюда в коллекцию. Они сольются с прочими в непротиворечивое единство. Собственно, уже слились.
Искусствовед Екатерина Дёготь, изобретшая для тщательно обжитого молескина замечательное название «книжка бытия», пишет, что блокнот этого типа «маркетируется как символ свободы» (вот вам сразу и аристократизм, и нонконформизм), да и сама усматривает в нём «мощный символический заряд альтернативности, который, в свою очередь, неотразим для буржуа».
Коммерчески успешная альтернативность – это да, любой мэйнстрим позавидует. Молескин – яркий случай того, что вместе с предметом покупаешь всю совокупность его смыслов сразу: и простоту как позу (если не как позу – можно и школьной тетрадкой обойтись), и чувство собственной причастности к тем, кто – предположительно – такую позу принимал до тебя (а уж если в числе твоих предшественников были такие персонажи, как Пикассо с Ван Гогом – можно себе вообразить, как встроенность в такой ряд уже сама по себе наращивает самооценку). В общем, он, конечно, льстит своему обладателю – но льстит очень хитро: дисциплинируя. Понуждая его к усилиям и подталкивая к ответственности.
Молескин – блокнот с аурой, даже если эту ауру целиком или почти целиком надышали продавцы и рекламщики: негласно подразумевается (собственно – говорится практически открытым текстом), что в нём не то чтобы неприлично, но сильно недостаточно писать какую-нибудь будничную ерунду типа доходов и расходов. Во всяком случае – недостойно такой ерундой ограничиваться. Молескин-де призван стимулировать человека к творчеству. Пробуждать зуд в пальцах и беспокойство в воображении. Люди это знают – и ведут себя в точном соответствии с тем, как им объяснили. Даже неважно, «кто» объяснил: в воздухе носится.
«Владельцы любых Молескинов (в оригинале именно так – с большой буквы! – О.Б.), – всячески подчёркивают его продавцы, - объединяются в сообщества, рисуют, пишут, делают коллажи».
Молескин активно претендует на роль не просто стимула творческой деятельности своего владельца, но даже особого ответвления изобразительного искусства: рисования в молескинах, молескин-арта. Он задаёт свою стилистику. Это не только предполагается: он действительно её задаёт. Достаточно всмотреться в такие рисунки, в изобилии выложенные в интернете – у неё есть общие черты, характерная динамика и поэтика. Молескин закрепился в художественной практике как подручный – карманный, потому что так и задуман, чтобы легко входить в карман - блокнот для набросков с натуры и дневниковых графических фантазий. Это – вкупе с форматом – и определяет узнаваемый облик молескиновой графики. Не удивлюсь, если ей уже посвящают искусствоведческие исследования. По-моему, пора. Во всяком случае, о коротких записях в молескине уже можно услышать, что они готовы образовать собой «особый жанр малой прозы». Почему бы и нет?
В России прошли по меньшей мере две выставки молескин-арта: в октябре 2008-го - в Петербурге, в Центре книги и графики, представлявшая изображения города в молескинах, а в мае 2009-го – и в Москве, в магазине «Республика», в рамках презентации молескина-путеводителя: на ней была показана рисуемая в молескинах Москва. Это только в реале. А в интернете такого, пожалуй, и не счесть. Одних ЖЖ-сообществ уже несколько – по меньшей мере одно русское и два украинских. А есть ещё подобные сообщества и на других дневниковых серверах. И это у нас, где «аутентичные» молескины стали продаваться всего-то пару лет назад. О Западе и говорить нечего: там такое занятие, рискну сказать, даже своего рода рутина. Которой «элитарный» ореол блокнота ничуть не препятствует, а даже наоборот, способствует.
То есть, независимо от того, в какой степени всё это культивируется производителями блокнотика для наращивания продаж, - результаты вполне осязаемы: рисование и писание в молескинах уже давно завелось, развилось и укоренилось если и не как особое искусство – чаще всего до такого масштаба ему всё-таки далековато – то, несомненно, как самостоятельный тип культурного поведения.
Самое смешное – и самое нетипичное: у молескина есть свои фанаты и маньяки. Это смешно даже им самим: ну в самом деле, пишут они на своих сайтах, можете ли вы себе вообразить верных сторонников ластика или приверженцев канцелярской скрепки? Странность такого положения ничуть не мешает молескиноманам ни коллекционировать предметы своей страсти, ни называть их интимными именами, ни связывать с ними ритуалы и суеверия (типа: запишешь желание в молескин – непременно сбудется), ни, в самом деле, объединяться в сообщества и взахлёб делиться опытом взаимодействия с любимым блокнотом. То есть, этот предмет способен устанавливать вполне настоящие социальные связи, не говоря уж о том, что – организовывать душевную реальность. Надо ли для этого быть именно молескином – отдельный вопрос, который в ответе, в сущности, не нуждается. Так случилось.
Высокий же уровень цен на это, в общем, довольно простое изделие призван, помимо всего прочего, не только наполнять карман производителя, но поддерживать связанное с продуктом общее напряжение. Так и хочется сказать – культурообразующее.
Конечно, «творить» запросто можно, если уж хочется, и в копеечной тетрадке, но столь же легко к ней – и к тому, что в ней написано - относиться пренебрежительно: написал да и выбросил. С молескином так нельзя. Тем более, что у него свои отношения со временем – в котором он претендует на особую устойчивость: «Бумага для всех Молескинов (тот же источник – с той же большой буквы. – О.Б.) используется бескислотная, - сообщает анонс презентации московского молескина-путеводителя, - поэтому ваши путевые заметки и рисунки не потускнеют.» Да написать в молескине ерунду – всё равно что плюнуть в вечность! Молескин – это ответственность. Недаром в каждом из них есть подчёркнутая возможность вписать координаты хозяина: имя, адрес… - «В случае утраты, - мол, - верните такому-то туда-то».
Заметим, правда, что во множестве других, куда более простецких еженедельников такая опция тоже имеется. Но вообще, молескин в идеале стремится к тому, чтобы быть максимально чутким слепком со своего владельца: его особенностей, пристрастий, рода занятий. Опять-таки легко возразить, что таким слепком запросто становится любая бумажка, будучи покрыта индивидуальным почерком, а уж любой дневник - и подавно. Организаторы молескин-проекта, прекрасно это понимая, пошли по пути наращивания индивидуальности. Они стараются максимально подстраивать блокнот под нужды и капризы потребителя. Они выпускают молескин в разных – в зависимости от предпочтений аудитории – форматах: кроме классической книжечки 9х14 с чёрной обложкой - и тоненькими брошюрками, и тетрадями, и ежедневниками на разное количество месяцев (например, на восемнадцать), и телефонными книжками, и в клеточку, и в линеечку, и для письма, и для рисования (особый вариант – акварелью), и со страницами в виде карманчиков, чтобы складывать всякие бумажки, и даже с листами «гармошкой» - это называется «японским» вариантом. Они вкладывают туда закладки, разделители и наклейки для напоминаний и обозначения разного рода событий. Они делают молескин и нотным - для музыкантов, и приспособленным под раскадровку – для киношников, и путеводителем – для туристов, и задают в нём рубрики, по которым предлагается осмысливать чужие города: «Еда», «Отели», «Покупки»…, и вклеивают в него карты, по которым можно составлять маршрут на специально придуманной кальке с клеящим слоем, которая лепится поверх карты и сохраняет её. Чтобы составить другой маршрут – сдираем старую кальку, наклеиваем новую. Суровый чёрный цвет обложки – не переставая быть главным - потеснился, уступив место и красному, и синему, и жёлтому, и зелёному… – «хроматическим цветам» одного из знаковых владельцев молескина, Ван Гога.
Что объединяет все эти вещи? Идея молескина. А затем уже - та внешняя стилистика, которая эту идею подчёркивает. Молескин – блокнот-высказывание (и авторы рекламных текстов о молескине заботливо подсказывают, как именно это высказывание надо читать и как на него следует реагировать). Молескин – имя собственное (недаром кое-где его пишут с большой буквы).
Он вообще – блокнот-событие: не потому, что в нём есть что-то особенное, но потому, что его «принято» так воспринимать. Ну так ведь все события таковы. По крайней мере, большинство – уж точно.
Слухи о том, что Пикассо, Ван Гог, Гертруда Стайн, Хэмингуэй и прочие выдающиеся личности писали в известных нам сегодня молескинах, мягко говоря, несколько преувеличены. Они писали в похожих блокнотах, которые даже производила другая фирма. К слову сказать, не того типа всё это были люди, чтобы их хоть в какой-то степени волновала «статусность», - так что нынешнее позиционирование их рабочей книжки как «статусной» их, надо полагать, сильно бы позабавила! Если они за что её и ценили, то за младшую – и первейшую! – из добродетелей: за практичность и удобство. В самом деле - обложка твердая и прочная; углы скругленные - не рвут карман, резинка, унаследованная от «первомолескинов», карманчик для мелких бумажек – ну чего ещё надо? Разве, может быть, ещё и за то, что в те поры такая книжечка – не относясь к числу предметов престижа – и стоила недорого.
«Тот» молескин – во всяком случае, тот, что мог претендовать на прямую преемственность с книжками Хэмингуэя и Ван Гога - не выпускается с 1986 года. Фирма, производившая их, прекратила существование, когда умер последний представитель династии её владельцев. И только с 1998-го итальянская фирма «Modo & Modo» наладила выпуск очень похожих книжечек, зарегистрировав торговую марку «Moleskine» и поставив вместе с тем на поток культивирование легенды о своей продукции.
Теперь в каждый – буквально в каждый! – блокнот этой породы вложена бумажка, сообщающая, какая у него благородная и славная история: «Многие наброски и записи, прежде чем превратиться в известные картины или страницы любимых книг, - гласит буклет, - были записаны в этом заслуживающем доверия карманном попутчике». То, что не в пример большее количество любимого, значимого и человекообразующего было записано на других носителях – в данном случае, разумеется, неважно.
А ещё его теперь позиционируют как альтернативу компьютерам, ноутбукам и прочим смартфонам. Молескин, говорят, помог людям прочувствовать, что запись мыслей на бумаге – это «побег из компьютерного плена»: опять же свобода! Без молескина, конечно, нельзя было догадаться.
…Но ведь и в самом деле. У него благородная желтоватая – цвета топлёных сливок – бумага. Его линованные варианты разграфлены нежными, но отчётливыми линиями. Это уже само по себе воздействует на самочувствие человека, готовящегося что-то написать на такой поверхности – исподволь диктует характер записи. Мимолётное? – конечно, - блокнот-то карманный. Случайное? – никоим образом: во-первых, он всё-таки слишком красив для пустяков, во-вторых – изрядных денег стоит. Если уж писать, так то, что действительно того заслуживает.
В молескин неловко сунуться незаточенным карандашом, грубым пачкающим стержнем, царапающим пером. Такая бумага напрашивается на тонкий, чуткий, плавный инструмент письма – тот, в свою очередь (проверено многолетней практикой!) «ведёт» руку и «ставит» её, а уж рука, особенно у человека постоянно пишущего, не способна остаться без обратного воздействия на, высокопарно говоря, душу. Она формирует внутреннюю пластику. Лепит душевные интонации.
И на что я потрачу гонорар за этот текст - вы, конечно, уже догадываетесь.
